Римид Нигачрок - На вершине ветер. Избранное

Вы служили мне достойно
И зимой, и летом, в слякоть,
И привычны стали воину,
Но по вам не стану плакать.

Он смотрит и слушает басни лукавые:
«О, лжец ты правдивый и кривдою правый,
Бахвалишься тонко, порочишь забавно
Себя, как чумного, без лести подавно,
И полагаешь, что честен, открыт» —
Он слушает, смотрит, не сам говорит.

Этот ли голос надуманный: совести голос,
А совесть: моральная мерка, плоды воспитания,
Душой обнаженный, пред зеркалом голый?..
Вдаваться в подробности, право, не станем,
Я думаю так: к совершенству стремление,
Заслуги оценит другой, пред собой умаление.

Единой мерой смерть к любому:
Успел, сумел, велик ли, плох.
Мы говорим: Решает Бог…
Влекущий кто, а кто влекомый,
Неважно: колокол звучит,
Безвестный или знаменит,
Настигнет смерть в бою ли дома.

О смерти знанье учит жить,
Один спешит, другой не верит,
А смерть стоит у каждой двери,
И ножницами режет нить.
Мы говорим: Не справедливо!..
Пока надежда есть, мы живы,
Что Бог нас может защитить.

Да, «смерть» лишь слово, вызывает
Старухи образ, но не девы,
Плащ на костях, с косою слева,
Но вездесуща, и живая.
Зовет её кто ненароком,
Иль как спасенье, раньше срока,
В тот час ворот не открывает.

Зачем нам смерть, когда бессмертен
Дух человеческий небесный,
А что за гробом, интересно…
В рай, ад, в чистилище поверти,
И в Божий суд, тогда не страшно,
Но мы надеемся напрасно,
Что жизнь бывает после смерти.

Засыпная изба, шесть на восемь, и печь,
Типа русской, в середке – громадой.
На морозе продрог, если, можно прилечь
Хоть втроем, и тесниться не надо.

Палку-конь оседлав, нарезая круги,
Я скачу и скачу вокруг печки в атаку,
На пути табурет, слышу звон кочерги,
Мне смешно, хоть и хочется плакать:

На коленке синяк, и заноза в ладонь,
Ну и пусть – я врагов победитель.
Печка дышит теплом, догорает огонь,
И меня, я на ней уже сплю, не ищите…

Вчера с последнего звонка
В волненьях впечатлений
Улыбкой грустной пригубил:
Свободный я – не пленник.
Семнадцать лет, о да, подрос.
Что впереди? – возник вопрос,
Мне будущее – тенью…

Семнадцать лет моих, привет!
В десятом «б» – семнадцать:
Девчонок пять, и пацаны —
Их дюжина, двенадцать…
Стоят, смеются на ступенях
Все аттестованные гении!..
Прощайте други-братцы…

Я так наивен и смешон,
Пред вами я мальчишка,
Не повзрослел ни чуть, увы,
А вы серьёзны слишком…
Во мне как будто старый дух,
К сентиментальности он глух,
Смял радости излишки.

Семнадцать лет несчетных бед,
Сберечь бы в неизменных,
И каждый раз лечить недуг
Призывом вас на сцену,
Душой прозорливо взглянуть
С крыльца начатый путь
В семнадцать откровенных.

Девятилетний я, масса
всплывает событий.
Я не гоню их, наоборот,
приглашаю, входите…

Сусликов в поле из норок
водой выгоняем наружу,
Друг другу ведро по цепочке —
воду таскаем из лужи.

Зачем нам зверек этот рыжий,
навряд ли кто может ответить.
Вначале забава, в жестокость
порой переходит, мы, дети,

Животных любя, к беззащитным
бываем порой беспощадны.
Зверьков этих мокрых с десяток
в ведре на костер ставим чадный.

И лапки свои обжигая,
суслики рвутся наружу,
И ошалев от потопа и жара,
по полю, безумные кружат.

Забава, жестокость? Всё вместе.
Взрослых провал в воспитанье.
Если ребенку сказали толково,
Подобное делать не станет…

Всего лишь один эпизод,
из прошлого совести голос,
Многие в жизни проходят
эту суровую школу.

Какой, не стрелял в воробья
Камнями, пацан из рогатки?
Кто в детстве из нас не играл
в лапту, выжигало и прядки?

Какая девчонка секретки
не имела в земле у забора?
От рода девятилетним
мир сказкой казался в ту пору.

Кориолисова сила сносит набок от прямой,
От вращения земного не дойдешь никак домой,
От вращения мыслей тоже возникает кривизна
И во взглядах, и желаньях, будто пьяный от вина,
Так вокруг души плетутся нитей тонкие жгуты,
Чтобы заново родиться, вяжешь словно кокон ты,
Но не бабочка созреет – обезноженный червяк,
Можешь гнуться и вертеться, на подобии стиляг.
Кориолисова сила – псевдосила в вычисленьях,
Я серьёзными словами пошутил в стихотворенье.

В пустыню он идет бороться
С душой и мыслями соблазна.
Осядет муть на дне колодца,
Вода, коль в нем ему заразна.

В себя от неуверенности сила
Под корень чувства страсти косит,
Душа чтоб в мыслях не чудила,
Не дать созреть зерну в колосья.

Отказ от благ в темнице вольной
Убьет и вкус, и цвет свободы,
От скудной пищи телу больно,
Душа в дух выгорит за годы.

Зачем такое испытанье
В пустыне ищет раб идеи,
Как создан он для созиданья,
Раскрыться в творчестве не смея,

И страх желаньем соблазниться,
Нашепчет ложную греховность,
Что дух спасает, ему мнится,
Как умертвит в нем жизнь любовно.

Но Бог, которому он служит,
Не даст в пустыне озаренья,
Ему открытый миру нужен,
Как проводник для провиденья.

И если Бог на самом деле
Не есть лишь плод воображенья,
Чем сам владеет, с ним разделит,
Не для страстей уничтоженья,

Но возбуждает точку роста,
Как путь единственный и верный,
Учиться, скажет он, не просто,
Бежать в пустыню, скажет, скверно.

Любить, он скажет, это – верить
В себя, людей, и в целом в жизнь.
Фанатик слеп, не видит двери,
Не в душу смотрит, только ввысь.

Душа и есть тот вход открытый,
Я с каждым рядом в каждый час,
Со всеми ли, один иди ты,
Не разделить навеки нас.

А ты пока отчет пиши,
Довольно и страницы,
Год, два иль десять, не спеши,
Сполна чтоб насладиться.

Припомни каждый день былой,
Их в год спрессуй до фразы,
Где порвалось, зашей иглой,
Заплату скроит разум.

Отчет не нужен никому,
Ну, разве только Богу,
Он знает, что вредит уму,
Судить не будет строго.

Пиши, коль хочешь, не пиши,
Отчет давно написан,
И откровенно от души,
Душа – твоя актриса.