Юлия Белохвостова - Яблоко от яблони

вбивают капли в подоконники,
полощут чистое белье,
и головой качают слоники
на полке в комнате её.

Он списывает эти шорохи
на складки мокрого плаща,
не различая в общем ворохе
произнесённого "прощай"

Так заглядишься в глубокую черную воду,
словно глазами ощупать пытаешься дно,
словно мучительно ищешь слова перевода
с рыбьего на человечий, понятный,
родной.

Так намолчишься, намаешься этим
молчаньем,
словно оно тяжелее гнетущей вины
всех мастериц виноватого взора и камнем
тянет ко дну, где такие же камни видны.

Где намывает теченьем песок, укрывая
бледных утопленниц, канувших в воду
без слов,
в мертвой воде без следа растворилась
живая —
не остается на смерти от жизни следов.

Ближе и ближе к воде наклоняясь
бездвижной,
словно расслышать пытаясь ее немоту,
так и нырнешь, только охнуть успеешь
неслышно,
только ладонь поднесешь
к удивленному рту.

Ночь жасминового цвета, запах лета, вкус греха —
позднеспелого ранета, не поспевшего пока,
ночь прохладная легка, речь не связана запретом…

Вяжет зеленью незрелой развязавшийся язык,
сосен розовое тело зябнет в ниточках росы,
и в предчувствии грозы куст кивает веткой белой.

Совпаденья и созвучья, каждый выдох невесом,
озеро темнеет Щучье, до него идти пешком,
возвращаться – босиком, наколов ступни о сучья.

Возвращаться… сладкий, клейкий, темный лист сорвать
с куста,
сесть на каменной скамейке возле черного креста,
этот куст перелистать, листья – ржавые копейки.

Разжимает руки лето – листья смятые в руках,
размышления поэта, божий свет и божий страх,
цвет жасмина в волосах, ночь жасминового цвета.

Воспоминания отрывисты и колки,
как тонкие сосновые иголки,
упавшие за шиворот с деревьев
и комарами жалящие шею.

Укус – бесцеремонность глаз твоих,
другой укус – мы курим на двоих
последнюю чужую сигарету
и говорим о чем-то. Не об этом.

И день закончился, и ночь не наставала.
Короткое, как память, одеяло,
не согревало, и дорожки дрожи
из-под горячих пальцев шли по коже.

Согреться можно, придвигаясь ближе.
Иди ко мне, иди со мной, иди же…
Пой, птичка, пой, меняй припев с куплетом.
Мы думаем, должно быть, не об этом.

Дождь заворачивал в шуршащие обертки
обрубленные пни домов коротких,
скамеек зябко выгнутые спины,
и стройные ряды деревьев длинных,

и белые дорожки в черный лес,
где, встретив нас, одна из поэтесс,
с дождем сливаясь, прошуршит секретом.
И мы молчим. Но только не об этом…

Подруги мои все цветы оборвали вокруг, венки заплетают и спорят – которая краше. Теперь не найти мне ни маков, ни белых ромашек, они уже вянут в венках торопливых подруг.

Придётся мне вброд перейти нашу речку одной, я видела, там, на поляне цветёт разнотравье. Сниму босоножки – их лучше бы здесь и оставить: у речки такое опасное, вязкое дно.

Нарву желтоглазых обманщиц-ромашек копну – наврут, будто любит, а как не поверить? поверю… и с этой охапкой на свой обесцвеченный берег пойду, аккуратно ступая по топкому дну.

Венок я сплету – всем подругам на зависть венок, пущу по реке, пусть потонет он быстро – не жалко. Сегодня Купала себе выбирает русалку из тех, кто остался до первой росы одинок.