Андрей Ковалёв - Декаданс

© Андрей Юрьевич Ковалёв, 2018

ISBN 978-5-4493-1646-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

A, noir corset velu des mouches éclatentes

Qui bombinent autour des puanteurs cruelles.

/Arthur Rimbaud/

Траурный корсет мне туг.

Надежда – только слово, только буква,

Но в этом мире столько страстных букв,

Моя одна.

И имя ей – психушка.

Я обречён скитаться в темноте,

И декаданс станет моим надгробьем,

Я отдал тело рефлексии (саране),

И обвенчался с ежедневной болью.

Но я горю…

<���пусть и густой золой>

Люминесценция.

Включи же свой фонарик,

Но свет не вечен…

[Я не вечен, (друг)]

Будет конец… лишь первый снег оттает.

Когда боль накроет нас..

Гранатами из первоклассного урана,

Мы встанем в ряд,

Нас кроет ас

В бумажном самолётике…

<���но рана>

Не будет кровоточить,

..не проси..

Когда боль накроет нас..

И в фуре дальнобойщика запрячет

(Как кобра яд)

Последний шанс,

Мы будем словно куклы…

<���будем плакать>

Искать на небе звёзд чтоб

..путь найти..

Когда боль накроет нас..

Водой из красного пожарного гидранта,

Возьмёт в обхват,

В последний вальс,

Закружит так, что потеряется…

<���последний живой гид в Антах>

Мы каждым взглядом подожжём

..календари..

но разве в этом мире есть надежда?

как просыпаться в сердце января?

когда твоя кровать, скорее бедрок

(над ней ночует мерзлая земля).

не нужно умирать, чтоб мёртвой была

душа. я кучерявый труп,

мне уши разодрал вой мира,

и я упал, считая вязкий стук.

Но сердце…

Бледность.

Красный Марс

Смеётся своим старым трупом,

Когда боль накроет нас —

Мы встанем в ряд…

<���пред душегубом>

– пачка сигарет меньше чем за сутки,

три литра крови меньше чем за час,

меня заждались мёртвые игрушки,

что смотрят на меня сквозь бельэтаж.

– шоу для вампиров, сцена для уродов,

актёры, действие и так же чей-то визг

сквозь небеса отправленный масонам,

а небеса нам посылают только криз.

– меня заждалась вера в силу жизни,

я опоздал на поезд, оборвал пути,

я стал шутом в свою минуту тризны,

я стал никем… я выпрямил углы.

– но я надеюсь, что смогу сменить,

переменить энтальпию навеки,

распутать красную (бледную?) нить,

и наконец-то стану человеком.

– я верю, что моя луна

не просто ржавый кусок сыра,

я верю, что эта война

не человек и не машина.

– лети густой прощальной массой,

туда, где нет земных оков,

построй свой дом без жёлтых касок,

и заглуши гитарный фон,

мой маленький вечный антихрист.

Лицемерие. Нехватка чувств.

Когда в груди горит, нет, полыхает сердце

Огнём из сотни подожжённых иноверцев,

И ты готов поддаться тирании

собственной души…

И что же это? Плод сухой и сладкий

Или воспитанный, подпитанный зверьём;

Ребёнок, что замёрз во тьме палатки?

Или же гимны… песни ни о чём.

Пустые звуки,

Трепетность дыханья..

И трели соловья, как артобстрел,

О, харакири – истинный избранник

Судьбы твоей.

Твой золотой удел.

Взрывай гранату!

Кожу режъ ножами,

И мясо с плоти отрезай мольбой,

Когда солдатом станет каждый плотник,

Твой путь лежит туда, где есть огонь.

Ты или я

я или Ты

(О, так ли это важно?

Когда твою ладонь заденет снег,

Ты или я

я или Ты

Не важно…

Какая-разница. Лишь миг пройдёт – нас нет.)

Вернёмся же туда, где чудо живо,

Где смысл есть ангелом, и ангел многолик,

Но нет, как только.. мы.. не_мы… но сила,

Сотрёт нас миг, один лишь только миг.

Нас вскормят чистым полигонным смехом,

Смехом чего-то, что застыло льдом.

Эти слова:

«Люблю тебя»

– летящая в меня комета,

как драма или лирика,

Узор.

Узор на коже, разве хватит места?

Не хватит знаю, слышу пулемёт

моего сердца…

Мир совсем остыл.

Комете в сердце тесно.

И лишь скажу:

«Прощай.»

Лишь обернусь:

«Уйди.»

Последний

Самурай,

Сбившийся с пути.

Давай поцелуемся в последний раз,

Прежде чем ты взойдёшь на эшафот,

Эшафот мой памяти.

Давай поцелуемся в последний раз,

Прежде чем нашу кровь сточит одичалый комар,

Беспощадный комар времени.

И мусорные стоки сердца, словно воды Нила,

Дадут новое начало чему то новому и светлому,

Но не мне.

Мне плевать какой природы сила,

Будет возрождать эту нежную трепетность

Во мгле.

О, это сухое искусство – подставлять чёрные буквы в цветную палитру,

Показывать миру всю магию дисперсии света,

Когда света нет.

Пусть из раны на сердце, что только что смирилось, кровоточат спелые литры,

Но я постараюсь забыть всю прелесть момента,

Дисперсия. Свет.

Я строю новый мир на недавно заложенном фундаменте,

На фундаменте из брошенной любви,

Любви, что задохнулась в ванне из майского снега.

Мне абсолютно всё равно, кто выиграет выборы в парламенте

Моего сердца,

Но

Я не стану <���о п я т ь> рабом нашей обшей мечты,

Нас нет. Не будет. Ни звука. Ни герца.

И что-то случайно погибшее, и что-то случайно получившее жизнь

Тянет свою ношу туда, где будет легче всего умереть,

Весь мир в Её черных крыльях.

Но, Дьявол!

Мы бесы, Дьявол! Ведь мы тоже, когда-то родились,

И тоже погибнем, лишь Смерть

Опоясает души сгоревшим

И сгинувшим

[листьям].

О, что заставит уснуть меня там, где нога Морфея провалилась в бесконечную нору зайца?

Я знаю. Оно заставит.

Желание уйти от петли мысли куда-то в вечную тьму.

Дисперсия. Свет.

Я не хочу видеть все цвета. Я хочу видеть только чёрное отсутствие цвета и ярко горящих мотыльков,

Что пародируют тёплые лучики лета

И дорогу…

<���в небеса.>

Сверчок поёт на антресоли,

Штукатурка падает вниз,

Я дышу против собственной воли,

Я смотрю в сотни различных лиц.

Написать мне хотя бы полстрочки,

Ночь густа, словно пепел из слёз,

Каждый день начинает три точки,

Мне от пыли затронуло нос.

Одинокая вялая нечисть,

Мертвецы одичавших стихов,

Погибай, мне ненужная печень,

Погибай, мне ненужное всё.

Словно пыльное ханжество книги,

Слышу марши и гимны жнецов,

Что направили дымные лики

На глаза одиноких творцов.

Лишь одна… о, небрежность пустая,

Только стоны и нежный покой,

Ты вздохнёшь и затем, умирая,

Закричат…

<���Я – твоя..>

[А я твой..]

Лишь затем почерневшие мухи,

Тронут тело твое и возьмут