Александр Адельфинский - Будде первому. Философские стихи

Я заворачиваю к нему, иду тропой,
Иду во двор мой привычный,
Но крыльцо в темноте обветшало.

Я стучусь, а там отвечает другая,
Но адрес тот, а только
Здесь такие давно не живут.

Что за шутки? Такие – ведь это я
И мать. Двор изменился, стены,
Почти поломалось крыльцо.

Я сел на крыльцо, а сверху
Глядели созвездья, которых
Нет в учебниках астрономии.

И вроде должно быть место
Этим, но здесь такие
Давно не живут.

Я смотрю на руки: кожа
Светится зеленовато, и замечаю,
Что вижу почти как кошка.

Я замечаю в себе некие
Плавные метаморфозы.
Я слушаю ночь в шестнадцати измерениях.

Снизу от холма сквозь кроны —
Переговоры дежурных вокзала,
Станции – через динамики.

Переговоры слегка не такие.
И понял, что надо выйти к точке,
Откуда всё отклонилось.

Пять, десять раз хожу я кругами
На улицу со двора и обратно,
Желая найти портал во тьме.

Природа другая, вокруг и во мне.
Стало тоскливо, будто
Я космонавт на другом наречии.

Я сижу, отброшенный в невозможность,
Руки светятся, мир чужой,
Я тоскую, одиноко глядя в чужое.

И я иду вдоль улицы ночной
Обратно вниз, а улица другая,
При этом и знакомая, и та же.

И вижу я, как светится окно.
Я подхожу, стучусь, мне открывает
Какой-то человек, не удивившись.

Мы курим оба, он мне говорит,
Что много нас к нему и к ним заходит,
Таких, как я, они уже привыкли.

И вроде получается у нас,
Что сторожа они меж параллельных
Ночей, где гость привычен…

Он пожелал найти, он так сказал,
Не то ведь я, пожалуй, затеряюсь
И не найду вибрацию небес.

Я шёл дорогой. От какой-то точки
Как будто я проник через стекло,
И мне вернулось то, что я покинул.

И я подумал: как же нам легко,
Как радиоприёмник, поменять
Волну в иное наше пребыванье.

И так мы исчезаем, параллельны,
То там, то здесь, а мы – как светлячки,
И кто же мы?.. И нами кто играет?

…То было летом давним…

Так бывает, у моря ли, в поле, в горах,
В небольших предрассветных твоих городах:
Хоть и разная в разных пейзажах, она,
Потихоньку гудит сквозь тебя тишина.

Над тобою – движение солнца и сфер,
Разряжённых и сжатых светов, атмосфер,
Где дрожит пустота у твоей частоты,
На которую нынче настроенный ты.

Чуть смещение влево – ты кто-то другой,
Где иная трава под твоею ногой.
Чуть смещение вправо по той же шкале —
И резвятся ветра, и огонь по золе.

А теперь ты представь, что бродил и искал
Средь не только вот этой, но множества шкал,
И тогда-то возник потаённый вопрос —
Кто же, где выбирает, шутя ли, всерьёз?

Так однажды сместишься – и ты уже тут,
Ты на пустоши, рядом с тобой парашют…
Но когда-то идея приходит пугать:
Вдруг в различных мирах суждено замигать?

Вдруг уже ты мигаешь, собой не один,
Сознавая лишь точки своих середин?
Ты не здесь, ты и здесь, ты уснул – не уснул,
И на всех-то тебя – тишины твоей гул.

Мальчик смотрит выше, выше,
Взглядом нечто оценя:
«Папа, он стоит на крыше,
Что-то хочет от меня!»

Папа не готов к ответу,
Удивляется слегка:
«Сын, да там и крыши нету,
Ничего там, облака».

Мальчик вырос, оженился,
Мальчик тайну бережет,
Ведь скрывать он научился
То, что кто-то что-то ждёт.

Но неспешное движенье
Втайне мучило его,
Возрастало напряженье
Ожидания того.

Он состарился и помер,
Здесь окончилась борьба.
В новой жизни новый номер
Приготовила судьба.

Мальчик смотрит выше, выше,
Взглядом нечто сохраня.
«Папа, я вон там на крыше,
Подними к нему меня.
Подними ко мне меня.
Мы стоим и ждём. Меня».

Писать прозу,
и не в том, что я прозаичней, а —
а дело в дыхании:
вдруг перестаёт нравиться
располагать в формальном изложении
предложения; ты думал историю;
годами она развивалась
в поющую вселенную,
живущую в тебе, с тобой, параллельно,
с дыханием своим, пространством,
ритмом и постоянством,
где росли на планетах деревья;
где триста спартанцев живы,
где живы Ромео, Джульетта,
не убивал Отелло Дездемону
и не убьёт; где все живы;
и ты эту всю вселенную
сжимаешь в таблетку стихотворения;
сам убиваешь; в некотором роде
формалистичность привязок
к видимым свойствам,
явно данному темпоритму,
вооружённому рифмой,
есть
дыхание в бетоне;
стихотворение
есть дыхание в бетоне;
поэзия в явленном виде
токсична, впитывается мигом,
минуя разум,
и может быть ядом;
а проза —
пишешь и дышишь сам,
и в ней
поэзия
присутствует гармонично
и дышит, как хочет сама.
Пусть…

Неучтённое и остальное
За завесой завес он искал,
И провиделось очень иное,
Где туманы и призраки скал.

Он искал гениально и честно,
Подбирая, меняя ключи,
И открылась другая завеса,
Неучтённая, как-то в ночи.

Сбой шаблонов любых прокатился.
Где Искатель? – Искателя нет:
Человек этот освободился
В отворившийся ночью рассвет.

Читая в хрониках,
что некий царь,
правитель всего,
иметель всех,
водитель стихий,
в каком-то году
предательски завладел,
я, несомненно,
тех понимаю, кто,
но
передо мной предстаёт
карта звёздного неба;
и там
тоже такие же где-то,
и
кто-то, как я,
видит эту же карту
со стороны иной —
и как-то понятнее, что
да…

Что бы там ни говорили,
Подсознательно желается от сограждан,
Чтобы, при любой занятости собою,
Они нашли именно те книги,
Купили и вдохновились.

Эффект прожектора,
Взятый более позитивно,
Часто предполагает,
Что автор очень надеется,
И, в принципе, так и пусть.

А в воде распылённых галактик,
Где живут наши судьбы как сны,
Наши годы теорий и практик
Знаком равенства растворены.

Каждый миг может стать последним,
Но, приемля такую грусть,