Хади Такташ - Избранное

Не проклинайте меня, о цветы-бутоны!
Вас пробуждая в рассветной тиши,
Сюда босиком прихожу я каждое утро,
Пою-напеваю в лесной глуши.
Зачем прихожу?
Молодые бутоны! Скажите!
Всем расскажите! Зачем прихожу?

Ах, нет… Прошу: уж лучше молчите…
Не шелестите! Слышите? Не шелестите!
А я перед озером этим, на самом краю,
Тихонько-тихонько, главу склонив, постою…

Я ведь не первый год вот так на заре
Здесь, у воды, одиноко сидеть люблю:
Негромко пою, потом помолчать захочу,
Опять запою, опять замолчу… А о чём пою?

Деревья могучие, вспомните: с юных дней
Разве не часто я спал у ваших корней?
Молод я был тогда, но прошли года,
А сейчас взгляните,
Каким усталым, каким бессильным
Старым скитальцем вернулся я к вам сюда!
Вернулся – зачем?.. Но ведь это страна моя,
Родные края, где, надеясь из года в год,
«Тимур вернётся и нас спасёт!» —
Повторял голодный, скорбный народ.
А я?..

Мать – она и сейчас всё такая же мать;
Но даже она мне прямо в глаза иногда
Так поглядит, что голову я склоняю,
И кровью лицо заливается от стыда.
Бедная мать…

Скажи мне, мать! В день моего появленья,
Кем станет твой сын, молилась ли ты?
С мольбой исступлённой, громко рыдая-плача,
Лицом о кровавую землю билась ли ты?
Быть может, ты так молилась: «Да станет сын мой
Сыном всего народа, светом в его борьбе!..»
Быть может…
Скажи, о мать, утешь злосчастного сына,
Из дальних краёв вернувшегося к тебе!
Солнце – свидетель, что я за свободу бился,
Оно повидало меня в разгаре грозного дня!
Но палачи, безжалостные злодеи —
Они убили… Они казнили меня.

Кинжал я точу, о мать, роковой кинжал,
Мне даже гостя сейчас твоего не жаль!
Я крови желаю, о мать, я крови желаю, —
Лишь кровью упившись, смою свою печаль!
Не удивляйся, прости мне такие слова, —
Не ведаю, что говорю я… Схожу с ума…
Какой печали огонь на моём лице,
Ты понимаешь? Взгляни – и поймёшь сама.

Полночь… О мать, я виселицу воздвигаю:
Отдан приказ – повесить меня должны.
Виселицу воздвигаю, чтоб молодым пророком
Взлететь, растаять в море голубизны…
Приди, о мать! Поцелуй на прощанье сына!
Новым мессией покину я мир… Но сперва,
Со сломанной саблей, с петлёй на шее стоя,
Последние, гневные произнесу слова.
И тучами в небе станут мои проклятья,
Наземь посыплются ливнями жгучих стрел, —
Горы обрушатся, хлынут потоки крови,
Земля покроется грудами вражьих тел!
Станут мои проклятья клинками молний,
В землю вонзят возмездья стяг огневой,
Встав на груди угнетателей, справят праздник —
Грозный, торжественный праздник свой…
Не плачь, моя мать:
«Разлучили меня с сыночком!..»
Слёзы и стоны замкни в груди.
О мать! Прошу тебя, мать: когда я погибну,
Снова борца молодого роди…

Цветы я посеял, о мать, цветы огневые,
Пусть прорастут – ведь должны прорасти они?
Под свежею лаской весенних, утренних ветров
Пусть расцветут – ведь должны расцвести они?
Когда ж расцветут, когда огнём запылают,
О мать моя, пусть люди их соберут
И пусть мой памятник – мой надгробный облик —
Пламенем алых цветов обовьют.
Пусть будет высечен на моём надгробье
Вечно смеющийся охряно-рдяный рот!
А на груди
«Казнённый пророк» – напишите,
Пусть эту надпись каждый прочтёт.
Вот мой кинжал, о мать, закалённый, острый!
Желанье сыновнее выполни до конца:
Убей меня, а из крови моей горячей
Снова роди молодого борца!
Я вышел в мир, желая привольной жизни,
Но злобные джинны мне преградили путь.
Я крикнул: «Свободу!» —
Они же меня схватили,
Руки скрутили, опутали грудь…
Я стал соловьём, взлетел на весенний тальник,
Чтоб людям вольные песни петь,
Они же и тут не отстали – ловцами стали,
Меня завлекли в коварную сеть.
Я взмыть хотел, воззвать к родному народу,
Крылья уже развернул, но они опять
Меня окружили, кровавые, чёрные птицы
Стали кричать, заставили замолчать.
Где ж вольная жизнь, о мать? Где полною грудью
Можно вздохнуть? Где свет и простор?
Или же где та бездонная пропасть, в которой,
Прячась, оплакивать свой позор?..

Солнце – свидетель, что я за свободу бился, —
Оно повидало меня в разгаре грозного дня!
Увы, палачи, безжалостные злодеи —
Они убили… Они казнили меня…
Но нет! Я не умер! Нет, я ещё не умер!
Дайте кинжал мой, дайте скорей, прошу!
В последний раз
Мой последний завет предсмертный
Всему народу провозглашу!
Эй, угнетённые! Скорбные! Дети страданий!
Голодные! Падшие! Мученики! Рабы!
Идите сюда! Все, кто в угрюмых шахтах,
В клетках тюремных, в когтях судьбы!
Я вам расскажу о пороках и преступленьях
Тех, что пируют в залах роскошных дворцов,
О бурях грядущих, о наводненьях гнева…
Слышите?! —
Ах, не идут… Не слышат мой зов…
Сил ещё нет у них… Подняться не могут —
Их руки в оковах, мучатся взаперти…
Они – во тьме, в угрюмых колодцах жизни,
Больны, голодны… Не могут ко мне прийти!..

Ночь… бесхозная пустошь вокруг…
Невесёлые мысли кружат.
Я кричу… Крик тяжёл и упруг…
Никого…
Только ветры блажат —
Озабоченно и тяжело,
Умножая в душе жуткий страх.
Песня ветра – о том, как жилось
В этих богом забытых краях
В безысходной смертельной тоске…
…Краснолицый правитель стоит;
Устрашающий взгляд – вдалеке;
Груды тел и костей – жуткий вид…
Аккуратно причёсан; седой,
Цвета местной земли борода;
Перелётный чужак-богатырь,
Где он царствовал – мёртвый пустырь.
Властелин здешний – голод-патша;
Обнажённый клинок – палаша,
Он свидетель бессчётных боёв,
Им порублена уйма голов.
Вот упал сын свободной страны
К неприступным господским ногам,
К небесам руки обращены,
Губы шепчут одно: «Хлеба! Нан [5] Нан (перс.) – хлеб. !»

Взываю к тебе:
Эй, угнетённый,
Обманутый, утопший в крови народ!
Не в силах терпеть этот ужас, знамёна
Любви поднимем и двинем вперёд!
(Вытащу из крови народ трудовой
И к вечному счастью выведу его!)
Запишите в летопись, ангелы судьбы,
Великую клятву – эти слова правы;
Печатное слово правды – стены дробит;
Пред непреложной истиной – скала дрожит!..
Вооружённый словом, лишь раз дёрну руцей,
Оковы, вериги вековые – порвутся…
Змеюки! Прочь, не будет у вас жизни.
Раздавим гадюк, не видать им порогов.
Свет впереди, счастье лучами брызнет,
И следа не останется от пороков…
Смотрите на это знамя,
Что я над собой вознёс…
В нём кровь, пролитая нами,
И море слёз…