Максим Болдин - Тур на родину слона

Герои-строители, типа того,
что плотники-назаретяне,
уроды распяли, предали его,
а звались когда-то друзьями.

…Закончим пилить и отложим брусок,
и дачный остынет поселок,
и где-то вдали угасает гудок
и смех отдыхающих тёлок.

Шашлык и вино и на грядках щавель,
не щавель, а звук любистока,
и в небе заката легка акварель,
как глупая мудрость востока.

И радио скажет: был ранен тиран,
но жив, слава Богу, Аллаху.
И войско введут в ряд положенных стран.
Нагонят там шороху-страху.

2017

Пахнет палевным пшеном,
самопалом,
чечевицей и вином-
краснодаром.
Генеральскою кирзой
и гвардейской,
крокодиловой слезой
казначейской.
Скоро, скоро заберут
нас, забреют
в мандельштамовский маршрут
по сабвею,
по горячим, словно лёд,
переправам.
На дорожку нам споет
Розенбаум.
От Останкино пряма
путь-дорога,
тур на родину слона,
бандерлога.
Тур на родину блохи
магаданской,
где кантуются лохи
по-пацански.
Ставит музычку старшо́й
на айфоне,
пахнет кислой анашой
на перроне.
Я люблю тебя, прогресс,
между прочим,
ведь экраны, вот те крест,
мироточат.

2018

К. К.

В Комарово теперь благодать.
На Васильевском шумно и людно.
Скоро осень, и пена опять
слижет кромку с прибрежного блюда,
и намокший, озябший песок,
прилипает к подошве, ботинок
проглотив, словно громкий плевок
бескультурщина, отрок глубинок.
Много их, голубых городов,
вросших в землю по самое темя.
В Комарово уж нет комаров,
и закончилось время.
Чайки роют обвисшую грудь
ледяного Балтийского моря.
В Комарово езжай отдохнуть
от похмелья и горя,
от счастливой и пьяной любви,
оказавшейся просто застольем,
на котором свои – не свои.
Это море, у моря спроси,
каково это быть целым морем.

2017

Реют триколоры.
Триедина суть.
Практикуют воры
византийский путь.
Данные Госплана:
атом расщепим!
В кабаре «Осанна»
пляшет Третий Рим.
Паханы в столице,
урки на краю
стерегут милицию
в ледяном раю.
Впрочем, электрички,
паровозы, снег,
машинист по кличке
Первочеловек
песню запевает,
как ямщик-отец,
радость подступает
к горлу, наконец.
Клеветник, мормона,
пламенный гип-гип!
Телевизионным,
аки хлопец сыт
квасом да с окрошкой,
глянцевым амбре
утомлен немножко
гражданин тире
виноградарь истин,
мученик-палач,
в деле бескорыстен,
а в душе трюкач,
упоенный слогом,
перевертнем слов —
нагло бог оболган,
и́дет рыболов!
Место занимайте,
господа, в жюри,
русский гастарбайтер,
репер из Перми,
плечи расправляет,
подымает, днесь
(смехи утихают,
утекает спесь)
оглашает слово,
вещее словцо:
Поколенье молла!
Мол, заподлицо
с нашим человеком
богочеловек,
обожженный веком
зверя, уберег
вифлеемской манны.
Экспортируй дух,
а не газ в капстраны
падаванам мух.

2018

Почернеет моя голова от ума,
как сухая трава после взрыва,
после песен плохих о любви до утра
и любовного, в общем, порыва.

Это судно качает, штормит, капитан.
Капитан, улыбнитесь варягу.
Пляшут бляди с филфака отвязный канкан.
Я сегодня с одной из них лягу.

Ну, валяй укреплять в генофонде строку
и силлабику русского плача,
а потом отвернись и, уснув на боку,
ощути, как волнуется чача.

Будет долгая бить мимо цели волна.
Станет фраза точна и сердита.
Устоит, поглупев от похмелья, страна,
стой и ты у ворот общепита

и стреляй на поправку стране, голове,
генофонду, сгорая на солнце.
Пусть орут соловьи, как на смертном одре,
лишь бы чача осталось на донце.

2017

Примитивно, но со вкусом,
надрывается экран,
можно быть вполне тунгусом
и не видеть этот срам,
можно просто быть оленем
или прелым камышом,
не имея представленья,
что сознания лишен,
что не хуже ты экрана,
даже лучше и мудрей,
аватарка ты атмана,
всенародный муравей.

2018

Такси, такси, вези, вези,
неси меня за кольцевую,
по колее, по небеси,
по облакам и по грязи,
пока я мысленно рифмую
Россию с небом или без,
по бездорожию петляя,
вези меня в смоленский лес,
во омут пекла первомая,
там на обочине страны,
вернее, в центре или с краю,
стоят безмолвные дубы,
как пушкинисты полагают.
Присяду возле, надломив
краюшку хлеба ради жеста,
забавы ради повторив
свое излюбленное место:
«На две понюшки порошка,
на две затяжки опиата
– по-гимнасически дрожа —
хватало бледного солдата
в период нэпа за окном,
когда стояли на Ордынке
чекисты с взорванным крестом,
еще крестяся по старинке».
Пройдут года, исчезнет нэп,
но не отступит удивленье,
что пушкинистам нужен хлеб,
а не твое стихотворенье,
и что дрожат уж тыщу лет,
как листья, будто гимназисты,
полки, идущие на смерть,
и в кабинетах кэгэбисты,
когда штормит не с похмела,
а от удушия качает,
и отлетают стремена,
и лес смоленский наступает.

2018

Жить привыкнешь – уж смерть подступает,
похотливая дама в пальто.
Мальчик пальчик все глубже пихает
в носопырку, еще и еще.
Сколько пальчик не суй, не достанешь
до основ, до истока души.
Только палец по локоть изранишь.
Чем ты будешь крутить кукиши?
Лучше выпей заморского рома,
и стихов не пиши никогда.
Эта песенка слишком знакома,
как улыбка во сне чудака.
Смолкнет все. И безумием сыта,
и похмельем окстится душа.
А без опыта будет корыто
или шорох внутри шалаша,
и признание в муках сердечных
егозе восемнадцати лет,
и билет, что ты брал до конечной,
получив неприличный ответ.

2017

Не нарушай мой тихий голос,
мой талисман и оберег,
и не смотри на то, что холост
и неухожен человек,
фигурка мнимая на фоне
лесной опушки в час, когда
ложится в талые ладони
полей апрельская река.
Не расплескай реки в тумане
необъяснимою весной,
когда сигналит поезд дальний,
вагон качая голубой
из песни спетой и забытой,
как будто песня – это плеск
реки под выпуклой орбитой
кольцом сомкнувшихся небес.

2018