Магомед Мусаев - Карман души. Одна поэма и мало стихов

Много раз мне твердили:
«Не выпрашивай любовь!».
Но,
когда меня пленили
глаза и нос,
рука ее
и бровь
со ртом и телом,
вступили в драку,
ссору
мои сердце и разум,
к несчастью моему,
позору!..

Не любивший я ни разу,
ныне
в замешательстве,
не зная что и делать.
Слушать ли советы?
А те, советчики,
сами
разве
лекарство знают
от сердечной язвы?

Буду!..
Буду выпрашивать любовь
(пока про гордость я забыл)
направо и налево проливая кровь,
покуда
не остыл.

Моя кровь – слова любви,
что схожи свечам,
которые
светят до зари,
чтоб проводили встречи
влюбленные в ночи.

Но сам я кто?
Любовник?
Поэт
непризнанный
сколь ни строчи
про любовь, печаль и свет?

Много раз мне твердили:
«Не выпрашивай любовь!».
Но меня пленили
вся она и кров —
Я выпрашивать
п-р-о-д-о-л-ж-а-ю
любовь.

Знаешь,
ты снилась мне вчера.
И сегодня приснилась тоже,
как
мы обнимались
у костра,
там же
устроив костлявое ложе.
Обниматься,
по-религии
до свадьбы нам негоже.
А раз не можем
что-нибудь поделать с этим,
пусть смириться Боже:
нет для меня
никого тебя дороже!

Но… это…
пока
размышления и
сны —
Я ли,
ты ль
или Бог виновен,
что мы не рядом,
что эти стены мне тесны,
что является мне изуродаванным ядом
то,
что не из твоих рук?
Извини меня,
стучат —
стук… стук… стук…

Миллионы слов на сердце,
непропускаемых к устам
огромным
серым
дверцем
от любви, наверное, устав.

«Люблю»,
«прости»,
«я только твой» —
те самые слова.
Но бормочу
я
бестолку:
«Привет»,
и то с трудом, едва…

Моё сердце мозгов не имеет.
Жаль —
могли бы
они послужить мне как шаль.
Могли бы
от любви не взаимной
и встреч с ненужными людьми
меня сберечь.
С плеч
тогда брошена была бы ноша
та,
что заставляет меня быть лежа.
Но,
как и везде,
где есть плюсы,
где
вот-вот
готовы открыть шлюзы,
найдется и минусам место.
Всем известно —
он любить не поспешил бы,
будь у сердца разум.
Ее лица
милые изгибы
Он отверг бы сразу.

– Мудрец, поведай мне тайну —
Как не грустить, если только во сне
Она ждет меня, тоскуя в тишине?

Как быть уверенным соблазну,
Что не поддастся она ничьим,
Что нет сомневаться причин

В ее любви ко мне, что как и я
Грезит она о встрече нашей?
(Неважно где, хоть в чаще…)

– Глупец ты! Коль в любви
Ее сомневаешься, в крови
Хоть ты будешь от расправы
Мужем той, с кем для забавы
Гулял. Она тебя простит сполна.
И не в том вопрос, любит ли она,
Но в том, достоин ли ты сам вообще,
Чтоб рядом был в плаще.

Ты
очень стала сердцу
моему мила —
дверце открыла безумцу
и войти дала;
заменила собою солнце
и
еще луну;
полюбила мое сердце
как
весну;
делаешь из меня-хулигана
ангела
идя
ко мне,
не ведая обмана,
с факелом.

Был обман.
Отныне
не желаю
тебя
влюбить.
Поговорив с тобой пылаю
и хочу твердить:
«С тобою хорошо мне!..
очень и очень.
Сильно хочу при луне
почитать тебе
свой
очерк».

Я
мечтателен,
будто дитя.
Все сложно —
отдаляюсь
мечтами
летя.

Мне спать пора бы лечь,
А я стараюсь извлечь
Из нашей разлуки пользу,
Читая то стихи, то прозу.

Два прошедших месяца
Для меня в ад лестница —
Не вижу рядом. Потому-то и в яд
Обращено все подряд.

И снова
в путь
пора мне
завтра.
Не смей упрекнуть,
моя
Клеопатра.

Я поеду
и
приеду —
не заставлю
ждать.
Карету мне, карету!
Мне пора
езжать.

Ее холодное сердце
меня согревало
больше
чем солнце
и одеяло.

Я про это ей сказал,
она ответила:
«Это мило,
но тут ты прогадал —
я другого люблю неумолимо».

Ее холодное ко мне сердце
почему-то мою
(как, надеялся, будет и впредь)
душу согревало легче,
нежели плед.

Про это ныне молчать
я решил,
верю:
поставив печать,
закопаю чувства в землю.

Материнское на мне:
губы,
нос,
рост,
волосы,
лоб
и румянец.
А брови, уши, подбородок и глаза – отца.
Чтобы
ваш
увидеть танец
смотрю в зеркало я без конца.

Только там, по-прежнему вы
находитесь
вместе —
умерла мать.
С другою отец.
Десятилетние швы
разошлись
сегодня с песней.

Я тебя обнял
потом,
будучи иноверцем,
поцеловать не ртом —
невинным сердцем
И сделался шутом.

В конце концов
я поднял
белый флаг.
Ты ж
юнцов
продолжай во мрак
водить
как глупцов
и меня.

Не трожь.
Мою душу
бросает в дрожь,
когда слышу:
«Уйди прочь.
Ты – ложь»

«Уйти ли мне сразу,
или
к тебе тянуться
как магнит к железу —
в страсти окунуться
назло ангелу
и бесу?!» —
спрашиваю себя,
медвежонок-дружок.

Я, мучаясь в сутки,
получил ожог
от
твоей улыбки.

После промок
в безразличии твоем
и раскис —
нам не быть вдвоем, мисс.

Улечу
орлом
я,
хотя остаться с тобой
наедине где-то
лаская рукой,
где
ни разу не задето
никем,
но было бы мной.

Екатерина,
тот самый поцелуй,
прошу, по чаще мне даруй,
он,
как младенцу молоко,
стал мне нужен.
Без него
мне все чаще нелегко.
Поцелуй
и боле ничего!

Но поцелуй
теплый,
на третьем этаже,
мне больше
не видать уже —
разошлись
не став встречаться.
Лишь
поцелуй остался.