Александр Петрушкин - Тетради 2009—2012 года

посоли его полную плоть
о филонове шепчет нам крот

из земного из хлебных корыт
будешь здравым коль стынешь убит

поднимается мерзнущий дым
через лимб через край через крым

через крынку как мать молока
задевают нас всех облака

о филонове кухня стоит
за тебя – за меня говорит

перечиркнутый спичкой курлы
и ни в чем виноваты скоты

у филонова в лапках стоят
плоть от плоти неспешно едят

а притронешься и отойдешь
всё перечишь – но не клюёшь

смотришь в их занебесный майдан
и растет как кыштымский курган

– 11-
на то смиренный человек клюёт ранетки с мертвых яблонь
засматриваясь в водный крест и в прорубь
перечёркнут за день

он пересматривал себя – пока за мышь возилась вьюга
метель себя переждала и переплавила
испуга

предвосхищенье – он входил под своды теплых снегопадов —
чужой еврей – степной калмык —
и большего уже не надо

на то смиренный человек пересчитал свои убытки
и Бог смотрел из всех прорех – как ленин
в первомай с открытки

он пересматривал своё: хозяйство темные дороги
никчемное но ремесло ранетки
высохшие ноги

он перемалывал себя переменял себя и льдины
вдоль чёрных яблонь и пруда
горелой глины

на то смиренный человек клевал свои прорехи богу
и холод говорил как смех но
по другому

нельзя и всходит из воды как сталь сквозь овны
всё тот же точный человек
ранету кровный

– 12-
ты не умея лгать я не имея правды
стояще в пустоте не стоишь но всё чаще
входыще через твердь взлетая через воды
мы проницаем смерть рекуя от свободы

среди знакомых блюд блядей первопечатной
где отменен трамвай подземными путями
покурим это друг из общей самокрутки
набитой беломором и мертвыми друзьями

крутые берега кыштымской хиросимы
нас вспоминают кругом и призывают кости
и кости прорастают из земляного мяса
и звонят панихиды как веселяци гости

на берега этила выходят графоманы
и пьёт нас алкоголик простимый и простёртый
а костяные птицы перешивают раны
и покидают е-бург потомственные Лоты

ты не умея правды я не имея молча
стояще в пустоте и в камне коим смерить
нам удается смертность подземного трамвая
ни живы и ни смертны что стоит только верить

– 13-
Иордан проспиртованный ты. Или честное слово твоё
ничего не достойно? – ничего, говорю ничего,

что в америке черной твоей. Если это сродство —
говори с этой кроличьей шапкой. За меня и его

по мостОвым краям лезет вверх чудесатее крыш
этот нигер, как пидор, а падает небо – услышь:

из его бакенбардов нечаянно падает звук.
Всяка жизнь – с Чусовой, и собака под небом за сук

всех порвет – ты опять набираешь слова
или клюкву в ладонь, значит кровь – на спирту, и права

иордань, и дорога в тебе расширяется и —
говори, как прости, и прости, если я говорил.

– 14-
Господи, что тридцать шесть просили
оказались дальше от России
от Урала и т. д. Что дальше? —
кажется: таджики и асфальтом

вертикально залитое поле
(на полях – денщик и нет убоя
большего, чем нам дано. Раздолье,
но и тело выглядит убого.).

Господи, смотри в глаза мне – сколько
надо говорить, чтобы молчать?
Оказался дальше, чем скинхеды,
и за все придётся отвечать.

Перед этим Томском и Свердловском
если стыдно – значит повод важен;
Спирт без языка
совсем не страшен
и таджик везет меня назад

Господи, огромны километры и таджик.

Как речи Уфалея
Нижнего и Верхнего под кожей —

Кровоточат ангелы.

Молчат.

– 15-
мы смотрели на свет
тот который снаружи
внутрь смотрел говорил:
не бывает в себе

побывавший с другой
стороны обнаружен
тот который хиджаб
тот который рабе

мы смотрели на свет
свет смотрел по другому
языку называл
вещи или углы:

сын ест дым
дым проходит под кожу
и плывут за рекой
по младенцам гробы

мы смотрели в язык
языки были наши
но язык говорил через нас
свой язык:

мы смотрели в ростки
из распаренной пашни
и росли из торфяника
вверх языки

не бывает в себе
свет смотрел по другому
то ли речь то ли прах
всё раскрошено вдоль

а вода протекает
из лобных и впадин
увольняет себя
и идёт Чусовой

идиот или нет
а еврей или тоже
но плетёт изнутри
разжигая войну

АМЗ или свет
на иглу и прощенье
улыбаясь молчит
каждый как своему

– 16-
озаботилась марина теплой глиной
гладила андрея по глазам

родила не дочку и не сына
тёплого замеса колобка

озаботилась марина и
смотрела

мимо глаз его и мимо
тела

– 17-
Обыкновенная страна – ты понимаешь? —
в вагоне едешь и вагон стираешь;
вагон стирает – небо на полоски —
на всё предсмертие тебе даны наброски.

Вагон уже почти летит – почти читает
и пассажиров сверху вынимает
кривой одной или свинцовой рельсой —
что хоть умри, что в Троицке развейся.

В одно предсердие – со мной покойник едет
помятый, что Чермет на понедельник,
не говорит (и говорит) молчанье,
как будто знает Бог о нас заране,

как будто смерть не начиналась вовсе,
и всяк покойник рядом, и их восемь.
Обыкновенная страна – не просыпаясь —
как видит смерть: как будто удавалась

нам только смерть. Ты говоришь соседом
вагонным:

смерть горит
велосипедом.

– 18-
[СЕМЕЙНАЯ РЕТРОСПЕКТИВА]

им и было то лет ничего
в магазин заходили как дети
мир пузыристый словно стекло
видел нас в переломленном свете

в этом вывихе черных окон
и с этиловым галстуком в горле
нам и было то лет от того
что повидился ангел в зазоре

и летящий навстречу мне снег
по хрусталику окситоцина
обещал внутривенный и смех
обнимал переломами сына

говори же со мной говори
мать с отцом там остались иные
только свет остается как свет
даже если меня опрокинет