Галина Пиастро - Аргументы. Стихи

Требует ею заняться сейчас же, не медля:
Иноходь сделать во всех начинаньях аллюром.
Планом, приманкой победы накинула петлю —
Тащит: скорее ввязаться в её авантюру.

Смело, взахлёб излагает свои аргументы:
Нужно забыть многих дряхлых идей постулаты,
Опыты прошлого и костыли-прецеденты.
(Сходно с призывом: «Навеки забыть Герострата!»)

Выбросив часть нажитого, за ней идти следом —
Как она манит призывно вперёд, в неизвестность…
Жизнь положить за идею (затратная смета).
Выигрыш? Поиски. Битва в пути. Интересно!

Нет. Я прогнал её – слишком опасна, шальная.
Мысли-соперницы подняли форменный гомон…
Видно, не зря они – эту – считали шалавой:
Вскоре узнал, что она соблазнила другого.

Пассы медиа нас норовят обслужить на дому:
Это липкое месиво не позволит побыть одному —
Зов пополнить колонны, кто мыслит и шествует строем.
Спектр крикливых сентенций легко перенять у толпы,
Там, в уютном приюте, притушится личностный пыл —
Ведь огромная масса всегда поглотит астероид.

Кто-то рвётся в свой мир, где накопленных мыслей пласты,
С центра праздника сманит стремление – в Гоби пустынь ,
В тишину и безмолвье – прибежище анахоретов.
Убегали туда, где душой, как наборами струг,
Можно строки кровить иль рыдать переборами струн —
На Мясницкую или в Большой переулок Каретный.

Вместо пьес для оркестра исполню свой личный клавир:
Я уйду в отгороженный, бережно созданный мир,
Где заманчивым эхом озвучено слово «отшельник»…
Одиночество может в том мире слоняться без дел,
Одиночество сможет насмешкой явиться везде,
Где себе навяжу выясненье с собой отношений.

Здесь штыки обвинения встретит защитников рать.
Здесь меня пощадят, могут, в споре со мной, наорать.
Одиночество – только пристрастный и строгий посредник.
Просмеют хоть немного из тысячи крошечных бед,
Иногда попеняют, но всё же, дослушав мой бред.
И «Последнее слово» не примется словом последним.

Но зачем же во внутреннем мире свободы, тепла
Дать стандарты решений внушает устоев толпа:
Обозначила сквозь перекаты сплошь чёткие створы.
Вон та светлая мысль увлекает меня за собой,
Но пророка и здесь дожидается свой Крысобой
И кликуша-толпа плоских мыслей – освистывать сворой.

…Что нет свободы в России…
…Что нам покажут примеры,
Какая на Западе подлинная демократия.
А аргумент доказательств – в руки военной силе,
Которые в ряде стран уже приняли меры
И на которые много снарядов потратили,
Которые, как и людей, это слово убили.
Да что там, слово – убили само понятие.

Слух в мире, мол, Россия – загадочна, опасна,
Непредсказуема она в политике никак.
США – это миротворец, что предельно ясно:
Вьетнам и Югославия, Афганистан, Ирак.
Прострелена тенденция: и дальше осью зла ,
Валя на Кремль все подозренья дутые.
Так, домыслы опасны иль дела?
…И гонит НАТО на Россию холод Фултона.

Белые стены.
Мечутся тени.
Вдавлены в стены.
С улицы свет
слепящею вспышкой
мигнул.
Грохот машин.
Надрывом.
И затих постепенно.
Время застыло.
Ужас остался.
И гул.
Губы, запекшись,
шепчут в смятенье
чуть слышно:
– Пепел танцует со мной
в оседающей мгле.
Вместе мы были,
где же сейчас ты,
«Малыш» мой?
Это же я,
мама твоя,
Э нола Гэй.
– Мальчик мой, Пол,
как же я тебя
оберегала,
Пока моё чрево
служило защитой тебе.
Родился ты.
Вырос.
Но я волновалась немало:
Всегда быть с тобой —
такой дала Богу обет.
Как мать,
я хотела,
чтоб ты был храбрее и ловче,
Чтоб жизнь удалась твоя,
смог ты
достать до небес.
Ах, как я гордилась,
что сын мой
теперь уже лётчик.
Как сердце сжималось:
полковником стал, ВВС.
Ну, как же у матери
сердце в разлуке
не взропщет,
Но взрослого сына,
увы,
не привяжешь к ноге.
Шалун,
ты свой В-29,
бомбардировщик,
Назвал моим именем,
именем матери —
« Э нола Гэй».
Теперь уже мной
свод небесный
навылет прочерчен.
Спокойнее мне,
поскольку во мне ты летишь,
Ведь вновь,
как когда-то,
тебя я ношу в своем чреве,
Добрый мой мальчик,
мой любимый малыш.

– Полковник.
Я знаю
отвагу вашу и храбрость.
Задача вам выпала
славной,
почетной вдвойне:
Название бомбы
«Малыш».
Это ответ
на Пёрл-Харбор.
И «точку»,
что сбросим с небес,
она поставит в войне.
Сюрприз узкоглазым
пошлем мы
не очень приятный.
И, как говорится,
утрём нос мы
СССР.
Запомнит мир:
август, шестое.
И год сорок пятый.
– Йес, сэр!

– Взлёт с острова Тиниан.
Я наслаждалась и пела.
Кокуру иль Ниигату
увижу я сквозь облака?
Но выпало —
на Хиросиму,
так подсказали
пеленг,
«Испанское „чистое небо“»
и провиденья рука.
Ах, мой малыш,
мне с миром делиться бы
вестью,
Для материнского сердца,
это ль не апогей: