Марина Александрова - А мы до невесомости крылаты… Девочка Грусть

И там, где камнем постоянство
Легло на дно твоей души,
Не изменяйся, не греши…
Зима, в своём немом убранстве,
Поёт нам рок, читает стансы,
И ветром в окнах дребезжит.

Не изменяй своим привычкам,
Всё предсказуемо зимой.
И то, что ты сейчас со мной,
Со мной – в бесчувственных кавычках —
Приказ зимы-меланхолички,
Её «больничный», типовой…

Как будто бы она решила
Меня пока не огорчать…
Мне снова велено молчать
О том, кого до слёз любила…

Виват, зима! Как это мило-
Измен его не замечать.

с каждым приходом твоим – всё короче сны,
руки доверчивей, а поцелуи – ниже…
всё, в чём сегодня ко мне справедлив Всевышний —
то, что он слеп, это значит, мы спасены.

с каждым признанием – вера ещё сильней…
нет, не в красивую сказку с тобой до гроба,
вера в того, кто на мне отпечатал пробу,
будто бы знак своих преданных дочерей,

и, нерадивую, выгнал с небес сюда,
прямо к тебе – попрощаться с собой и верой…
каждый приход твой – как стрелка секундомера,
час как минута, а вечность – как никогда.

руки доверчивей, время-песок, а мы
прячемся вновь в искалеченную реальность…
как же он сводит нас – чётко, но так случайно…
слеп, но всё видит, а значит…
мы спасены.

Знаешь, есть те, кто пойдет за тебя в огонь,
даже если он адом зовется, и будет вечен…
Я по-детски смеюсь и целую твою ладонь,
только в мыслях – бросаюсь тебе на плечи,
и как будто прошу – не запомни в себе мой след
Хорошо, что ты даже не знаешь, какой здесь смысл…
А вокруг говорят, что ни рая ни ада нет,
есть лишь прочерк в ряду из случайностей, дат и чисел.
Знаешь, есть те, кто простит тебе даже то,
что прощать невозможно, и в чём-то грешно, отчасти…
Но улыбка моя – поцелуем в твою ладонь,
только мысленно – лезвие правды в свое запястье.
И как будто дышать прекращаю, когда тебя нет со мной,
но за каждую слабость свою я сполна отвечу…
Если в здравом начале я кончу за упокой,
где ты будешь, скажи?
Я останусь с тобой навечно.

Дым коромыслом – стихами снимаю стресс,
Грифель ломаю, бросаю окурки в окна…
Сколько таких, кто всерьез этим миром чокнут,
Странных в своей сумасшедшести, поэтесс?

Кто-то ведь выдумал рифмой крошить бетон
Душ человеческих, резать их по живому…
Я не нарочно. Болезнь и её симптомы
Не превозмог мой рифмованный лексикон.

Вижу в окне не фонарь – а светило, снег,
Сотнями льдин разбивающийся о землю…
Внутренний мир мой молчания не приемлет,
Не прекращаясь под тяжестью сонных век.

Вот и пытаюсь найти здесь свой здравый смысл —
Здесь, в этой кухне, и с очередной затяжкой
Я представляю смирительную рубашку,
Будто возможность самой от себя спастись.

Нам с тобой свои крылья беречь пора —
Не семнадцать уже, да и небо сегодня колко.
Подари мне на память свою футболку —
Буду носить… вчера.

А крыло, пробиваясь из под ребра,
Рвется к небу, дрожит, и пятно на спине, как метка.
Не помогут ни травы, ни знахари, ни таблетки —
Лишь огрызок земли, полметра на полтора.

Посиди со мной, видишь, сегодня земля сыра,
Пропитавшись чернильными реками из-под майки.
И парят за спиной, разрывая хрящи и спайки,
Эти крылья, как веера…

Подари мне перо своего крыла —
Я пришью к своему, ты срастешься со мной, а небо —
Где бы телом, душой и частицей меня ты не был,
Будет – щит тебе, купол, убежище и броня.

Дождь – это слёзы богов, и они горьки…
Гулок и сер, он целует немытый город.
Только не хватит дождю ни воды, ни хлора,
Чтобы очистить его от следов тоски.
Загнанный ветром в продрогший под небом сквер,
Дождь прикасается к мерзлой земле руками,
Будто наполнена эта земля грехами.
Он умирает на ней, одинок и сер.
Дождь! Ты не призрак, ты – слёзы моих богов,
Выйди из сквера, ложись на мои ладони!
Будь же подобен свече, алтарю, иконе —
Благослови эти реки без берегов,
Грязь под ногами и этот сырой бетон…