Алла Арцис - Зимородок. Стихи

Три пары железных ботинок.
Три посоха, жестью обитых,
Три сотни обмоток холщовых
Сносились, рассыпались в прах

С тех пор, как бреду без дороги —
Сугробы, овраги да логи,
Да долгие ночи тревоги
В трясучих шальных поездах.

С тех пор как покинула дом я —
Три года безумной погони.
Перо серебрится в ладони,
Ведет, не пускает назад,

Туда, где над грудой обломков
Боль раненой птицы не смолкла,
И алые брызги на стеклах
Легко поновляет закат.

Мой сокол умчался далече,
И вот мне скиталицей вечной
Брести никому ни навстречу
Да в окна чужие стучать.

Ну что ж, раз не вышло иначе,
Раз я не смогла по-другому,
Раз ни по кому по другому
Я так не умела скучать.

Небо слиплось, крошевом колким
Обреченно ринулось вниз,
Ледяные иглы-обломки
В чуть живую землю впились.

Мерзлый воздух блестками залит,
Остывает тремоло флейт.
Королева снежной печали
Распустила по небу шлейф.

Королева в хрустальной маске,
Обжигают ее уста,
Без стыда расточает ласки,
А под маскою пустота.

Распахнулась кареты дверца —
Или то кометы болид? —
Ты попал – в груди вместо сердца
Пустота у тебя болит.

Бедный Кай, из радужных льдинок
Слово «вечность» хочешь сложить.
Ты не с той ведешь поединок:
Пустота тебя сторожит.

В облаках сиреневой стужи
Пар дыханья едва дрожит.
Бедный Кай, ты уже не нужен
Королеве сусальной лжи.

Как теперь к тебе достучаться —
В пустоте ни метров, ни миль.
Если Герда сможет домчаться,
Одолев безмолвия штиль,

Добредет ли Герда, доскачет,
Изодрав драгоценный мех,
Пусть обнимет тебя, заплачет —
Слез ее не хватит на всех.

Не дотронуться, не согреться,
Стынут пальцы стиснутых рук,
И уже в груди вместо сердца
Стекленеет выдоха круг…

В облаках сиреневой стужи
Заалел серебряный край:
Ты всего лишь слегка простужен,
Зайчик мой, воробышек, Кай!

Я проснулась
Из-за отсутствия боли.
Бой часов
Оглушительно замер.
Луна на воде
Проступала разводами соли
И на небе
Размытыми пятнами рвано,
Как рисунок на камне.
Цикады
Свой бесконечный гекзаметр
Повторяли покорно.
Я проснулась,
Когда ощущать перестала боль.
Я была изваянье.
Ночь
Хищною рыбою черной
Плыла надо мной.

Бедный мастер,
Мой отчаянный мастер,
Что ты наделал!
Ты не чувствовал разве,
Как с каждым
Прикосновеньем резца,
Холодея,
Замирает твоя Галатея,
Не смея
С мучительной мраморной лаской
Покончить в сердцах…
Жизнь затеплилась было,
Словно в преддверии сказки —
Мастер, мастер,
Какой был задуман конец!
Я любила тебя,
Я тебя как умела, любила,
Я божественным делала
Твой оголтелый резец…

Ты напрасно трудился:
Снова
Пред тобой бездыханная глыба —
Мертвому
Неведома боль.
Ночь плывет надо мной —
Бездомная черная рыба,
И луна, разбиваясь о тело мое,
Обращается в соль.

Мне гадала цыганка.
Не цыганка – блондинка, шарлатанка,
Дежурная ведьма проектной конторы.
Из недр запыленных диоптрий
Вонзала суровые взоры
Вглубь ладоней.
Изрекала, конфузясь,
Читая едва по графиту,
Что пути мои сбиты,
И линии сходятся в узел.

Мне гадала цыганка
В электричке пустой
За той
Пресловутой проклятой
Ещё не забытой сто пятой
Верстой.
С налёту
Начала издалека:
Ворожила,
Что знать не положено ей, ворошила,
Спешила,
Пугала,
Без конца повторяла:
«Несчастна!
Безнадёжно, беспредельно, всечасно…»
Всё черно.
Тут покорно
Отворяла я ей свой пустой кошелёк:
Был далёк
Тот обратный мой путь,
И лишь несколько мелких монет
Завалялось на дне.
Как не выманить ей?
Как проворно не выложить мне —
Как-нибудь
За гроши
Откуплюсь от худой ворожбы!
Откупилась уже, по пути
Откупилась почти:
Я о камни, о корни
Стирала, сдирала ладони,
Чтобы линия стала ясней, чем просвет на погоне…

Электричка трясёт. Маленковская. Стоп, выходи.
Вот он, бывший Мазутный, Сокольники там, впереди.
Дачи старые, госпиталь, школа, за трубами – дом,
И берёзовый лес, и утиный смешной водоём.
Осень поздняя, звонкая, розовый дым поутру.
Это линия. Жизни. Прямая. Пока не помру.

Рука не упадет – душа не оскудеет,
И Божья благодать не застает врасплох.
Под небом золотым другая роза рдеет,
Под небом голубым цветет чертополох.

Под небом голубым вода чернее ночи.
Как можно ей крестить – она ведь не чиста.
Под небом золотым Пилат персты омочит
Студеной, ключевой, из вечных ран Христа.

Без вечных ран Христа земля теряет силу,
Без вечных слез мольбы – пустых синюшность век.
Под небом золотым не трудно Михаилу
Ладонью в грудь бия, вскричать: «я – человек!»

Под небом золотым – зачатие восхода:
Всегда светло горит, не начиная жечь.
Под небом голубым – едва ли миг за годы,
И эту воду пить, и в эту землю лечь.

Рука не упадет – душа не оскудеет.
Нет дани тяжелей – платить за Божий дар.
На небе золотом пузатый ангел реет,
А в небе голубом еще парит Икар.

Старик, что с дочерью твоей?
Жена – да мне какое дело,
Родить бы к празднику успела.
Эй, проводите-ка гостей!

Ах, места нет – а ей пора:
Скорей постлали сена в ясли…
Чадит коптилка с черным маслом,
Скрип двери, хохот со двора,
Хозяйкин крик да ставен стук —
Под праздник суетно и шумно,
Под праздник ругань, и бездумно
Наперебой гоняют слуг.
Под Рождество, под Рождество
Вскрывают погреб, режут птицу.
Гусиным горлом кровь струится —
Так начинают торжество.

Под Рождество, под Рождество
Снега белее, злее вьюга.
Да оградит ли от недуга
Святого старца сватовство?
Едва ль надежен ветхий кров,
Едва ль наутро солнце вспыхнет,
Метель вьюжит, вьюжит – не стихнет
Метель и чавканье коров.
С мороза, с инея в мелу
Зашел пастух воды напиться —
Не может баба разродиться
На мерзлом земляном полу!

Но эта ночь – под Рождество,
И чередом идет веселье,
Рекою мед, хмельные зелья —
Умэйн – родится Божество!
Зовут детей из дома в дом
И молодым велят рядиться…
Жена не может разродиться,
По-рыбьи воздух тянет ртом.
Уж не в уме – в полубреду —
Так тяжко, что кричать боится —
Не может Дева разродиться
В жару, в ознобе… кровь на льду…