Владимир Маяковский. - Стихотворения (1917-1921)

А почему

не атакован Пушкин?

А прочие

генералы классики?

Старье охраняем искусства именем.

Или

зуб революций ступился о короны?

Скорее!

30 Дым развейте над Зимним –

фабрики макаронной!

Попалили денек-другой из ружей

и думаем –

старому нос утрем.

Это что!

Пиджак сменить снаружи –

мало, товарищи!

Выворачивайтесь нутром!

[1918]

Орут поэту:

"Посмотреть бы тебя у токарного станка.

А что стихи?

Пустое это!

Небось работать – кишка тонка".

Может быть,

нам

труд

всяких занятий роднее.

10 Я тоже фабрика.

А если без труб,

то, может,

мне

без труб труднее.

Знаю –

не любите праздных фраз вы.

Рубите дуб – работать дабы.

А мы

не деревообделочники разве?

20 Голов людских обделываем дубы.

Конечно,

почтенная вещь – рыбачить.

Вытащить сеть.

В сетях осетры б!

Но труд поэтов – почтенный паче –

людей живых ловить, а не рыб.

Огромный труд – гореть над горном,

железа шипящие класть в закал.

Но кто же

30 в безделье бросит укор нам?

Мозги шлифуем рашпилем языка.

Кто выше – поэт

или техник,

который

ведет людей к вещественной выгоде?

Оба.

Сердца – такие ж моторы.

Душа – такой же хитрый двигатель.

Мы равные.

40 Товарищи в рабочей массе.

Пролетарии тела и духа.

Лишь вместе

вселенную мы разукрасим

и маршами пустим ухать.

Отгородимся от бурь словесных молом.

К делу!

Работа жива и нова.

А праздных ораторов –

на мельницу!

50 К мукомолам!

Водой речей вертеть жернова.

[1918]

Мы

не вопль гениальничанья –

"все дозволено",

мы

не призыв к ножовой расправе,

мы

просто

не ждем фельдфебельского

"вольно!",

10 чтоб спину искусства размять,

расправить.

Гарцуют скелеты всемирного Рима

на спинах наших.

В могилах мало им.

Так что ж удивляться,

что непримиримо

мы

мир обложили сплошным "долоем".

Характер различен.

20 За целость Венеры вы

готовы щадить веков камарилью.

Вселенский пожар размочалил нервы.

Орете:

"Пожарных!

Горит Мурильо!"

А мы –

не Корнеля с каким-то Расином –

отца, –

предложи на старье меняться, –

30 мы

и его

обольем керосином

и в улицы пустим –

для иллюминаций.

Бабушка с дедушкой.

Папа да мама.

Чинопочитанья проклятого тина.

Лачуги рушим.

Возносим дома мы.

40 А вы нас –

"ловить арканом картинок!?"

Мы

не подносим –

"Готово!

На блюде!

Хлебайте сладкое с чайной ложицы!"

Клич футуриста:

были б люди –

искусство приложится.

50 В рядах футуристов пусто.

Футуристов возраст – призыв.

Изрубленные, как капуста,

мы войн,

революций призы.

Но мы

не зовем обывателей гроба.

У пьяной,

в кровавом пунше,

земли –

60 смотрите! –

взбухает утроба.

Рядами выходят юноши.

Идите!

Под ноги –

топчите ими –

мы

бросим

себя и свои творенья.

Мы смерть зовем рожденья во имя.

70 Во имя бега,

паренья,

реянья.

Когда ж

прорвемся сквозь заставы,

и праздник будет за болью боя, –

мы

все украшенья

расставить заставим –

любите любое!

[1918]

Разворачивайтесь в марше!

Словесной не место кляузе.

Тише, ораторы!

Ваше

слово,

товарищ маузер.

Довольно жить законом,

данным Адамом и Евой.

Клячу историю загоним,

10 Левой!

Левой!

Левой!

Эй, синеблузые!

Рейте!

За океаны!

Или

у броненосцев на рейде

ступлены острые кили?!

Пусть,

20 оскалясь короной,

вздымает британский лев вой.

Коммуне не быть покоренной.

Левой!

Левой!

Левой!

Там

за горами г_о_ря

солнечный край непочатый.

За голод,

30 за мора море

шаг миллионный печатай!

Пусть бандой окружат нанятой,

стальной изливаются л_е_евой, –

России не быть под Антантой.

Левой!

Левой!

Левой!

Глаз ли померкнет орлий?

В старое ль станем пялиться?

40 Крепи

у мира на горле

пролетариата пальцы!

Грудью вперед бравой!

Флагами небо оклеивай!

Кто там шагает правой?

Левой!

Левой!

Левой!

[1918]

Небывалей не было у истории в аннале

факта:

вчера,

сквозь иней,

звеня в "Интернационале",

Смольный

ринулся

к рабочим в Берлине.

И вдруг

10 увидели

деятели сыска,

все эти завсегдатаи баров и опер,

триэтажный

призрак

со стороны российской.

Поднялся.

Шагает по Европе.

Обедающие не успели окончить обед –

в место это

20 грохнулся,

и над Аллеей Побед –

знамя

"Власть советов".

Напрасно пухлые руки взмолены, –

не остановить в его неслышном карьере.

Раздавил

и дальше ринулся Смольный,

республик и царств беря барьеры.

И уже

30 из лоска

тротуарного глянца

Брюсселя,

натягивая нерв,

росла легенда

про Летучего голландца –

голландца революционеров.

А он –

по полям Бельгии,

по рыжим от крови полям,

40 туда,

где гудит союзное ржанье,

метнулся.

Красный встал над Парижем.

Смолкли парижане.

Стоишь и сладостным маршем манишь.

И вот,

восстанию в лапы _о_тдана,

рухнула республика,

а он – за Ламанш.

50 На площадь выводит подвалы Лондона.

А после

пароходы

низко-низко

над океаном Атлантическим видели –

пронесся.

К шахтерам калифорнийским.

Говорят –

огонь из зева выделил.

Сих фактов оценки различна мерка.

60 Не верили многие.

Ловчились в спорах.

А в пятницу

утром

вспыхнула Америка,

землей казавшаяся, оказалась порох.

И если

скулит

обывательская моль нам:

– не увлекайтесь Россией, восторженные дети, –

70 Я

указываю

на эту историю со Смольным.

А этому

я,

Маяковский,

свидетель.

[1919]

Дралось

некогда

греков триста

сразу с войском персидским всем.

Так и мы.

Но нас,

футуристов,

нас всего – быть может – семь.

Тех

10 нашли у истории в пылях.

Подсчитали

всех, кто сражен.

И поют

про смерть в Фермопилах.

Восхваляют, что лез на рожон.

Если петь

про залезших в щели,

меч подъявших

и павших от, –

20 как не петь

нас,

у мыслей в ущелье,

не сдаваясь, дерущихся год?

Слава вам!

Для посмертной лести

да не словит вас смерти лов.

Неуязвимые, лезьте

по скользящим скалам слов.

Пусть

30 хотя б по капле,

по две

ваши души в мир вольются

и растят

рабочий подвиг,

именуемый

"Р_е_в_о_л_ю_ц_и_я".

Поздравители