Уильям Йейтс - Стихи. (В переводах разных авторов)

Когда там жажда битвы

Найдет на королей,

Они снимают шлемы

С серебряных ветвей;

Но каждый, кто упал, восстал,

И кто убит, воскрес;

Как хорошо, что на земле

Не знают тех чудес:

Не то швырнул бы фермер

Лопату за бугор -

И ни пахать, ни сеять

Не смог бы с этих пор.

Но рыжий лис протявкал:

"Не стоит гнать коня".

Тянуло солнце за узду,

И месяц вел меня.

Но рыжий лис протявкал:

"Потише, удалец!

Страна, куда ты скачешь,-

Отрава для сердец".

Снимает Михаил трубу

С серебряной ветлы

И звонко подает сигнал

Садиться за столы.

Выходит Гавриил из вод,

Хвостатый, как тритон,

С рассказами о чудесах,

Какие видел он,

И наливает дополна

Свой золоченый рог,

И пьет, покуда звездный хмель

Его не свалит с ног.

Но рыжий лис протявкал:

"Не стоит гнать коня".

Тянуло солнце за узду,

И месяц вел меня.

Но рыжий лис протявкал:

"Потише, удалец!

Страна, куда ты скачешь,-

Отрава для сердец".

"Моей любимой невдомек, -

Подумалось недавно мне, -

Что сделал я и чем помог

Своей измученной стране".

Померкло солнце предо мной,

И ускользающую нить

Ловя, припомнил я с тоской,

Как трудно это объяснить,

Как восклицал я каждый год,

Овладевая тайной слов:

"Теперь она меня поймет,

Я объяснить готов".

Но если бы и вышло так,

На что сгодился б вьючный вол?

Я бы свалил слова в овраг

И налегке побрел.

За что корить мне ту, что дни мои

Отчаяньем поила вдосталь,- ту,

Что в гуще толп готовила бои,

Мутя доверчивую бедноту

И раздувая в ярость их испуг?

Могла ли умиротворить она

Мощь красоты, натянутой, как лук,

Жар благородства, в наши времена

Немыслимый,- и, обручась с тоской,

Недуг отверженности исцелить?

Что было делать ей, родясь такой?

Какую Трою новую спалить?

Не в кроне суть, а в правде корневой;

Весною глупой юности моей

Хвалился я цветами и листвой;

Пора теперь усохнуть до корней.

Одному поэту, который предлагал мне

похвалить весьма скверных поэтов,

его и моих подражателей

Ты говоришь: ведь я хвалил других

За слово точное, за складный стих.

Да, было дело, и совет неплох;

Но где тот пес, который хвалит блох?

Вы образумились? Ну что ж!

Молитесь богу барыша,

Выгадывайте липкий грош,

Над выручкой своей дрожа;

Вам – звон обедни и монет,

Кубышка и колокола…

Мечты ирландской больше нет,

Она с О'Лири в гроб сошла.

Но те – святые имена -

Что выгадать они могли,

С судьбою расплатясь сполна,

Помимо плахи и петли?

Как молнии слепящий след -

Их жизнь, сгоревшая дотла!

Мечты ирландской больше нет,

Она с О'Лири в гроб сошла.

Затем ли разносился стон

Гусиных стай в чужом краю?

Затем ли отдал жизнь Вольф Тон

И Роберт Эммет – кровь свою? -

И все безумцы прежних лет,

Что гибли, не склонив чела?

Мечты ирландской больше нет,

Она с О'Лири в гроб сошла.

Но если павших воскресить -

Их пыл и горечь, боль и бред,-

Вы сразу станете гнусить:

"Из-за какой-то рыжей Кэт

Напала дурь на молодежь…"

Да что им поздняя хула!

Мечты ирландской не вернешь,

Она с О'Лири в гроб сошла.

Средь бури и борьбы

Она жила, мечтая

О гибельных дарах,

С презреньем отвергая

Простой товар судьбы:

Жила, как тот монарх,

Что повелел в день свадьбы

Из всех стволов палить,

Бить в бубны и горланить,

Трубить и барабанить,-

Скорей бы день спровадить

И ночь поторопить.

"Довольно мне по свету пыль глотать,

Пора бы к месту прочному пристать,-

Бродяга спьяну плакался бродяге,-

И о душе пора похлопотать".

"Найти жену и тихий уголок,

Прогнать навек бесенка из сапог,-

Бродяга спьяну плакался бродяге,-

И злющего бесенка между ног".

"Красотки мне, ей-богу, не нужны,

Средь них надежной не найти жены,-

Бродяга спьяну плакался бродяге,-

Ведь зеркало – орудье сатаны".

"Богачки тоже мне не подойдут,

Их жадность донимает, словно зуд,-

Бродяга спьяну плакался бродяге,-

Они и шуток даже не поймут".

"Завел бы я семью, родил ребят

И по ночам бы слушал, выйдя в сад,-

Бродяга спьяну плакался бродяге,-

Как в небе гуси дикие кричат".

Когда прошел я Уинди-Гэп,

Полпенни дали мне на хлеб,

Ведь я шагаю прямо в рай;

Повсюду я как званый гость,

Пошарит в миске чья-то горсть

И бросит мне селедки хвост:

А там что царь, что нищий – все едино.

Мой братец Мортин сбился с ног,

Подрос грубиян, его сынок,

А я шагаю прямо в рай;

Несчастный, право, он бедняк,

Хоть полон двор его собак,

Служанка есть и есть батрак:

А там что царь, что нищий – все едино.

Разбогатеет нищеброд,

Богатый в бедности помрет,

А я шагаю прямо в рай;

Окончив школу, босяки

Засушат чудные мозги,

Чтоб набивать деньгой чулки:

А там что царь, что нищий – все едино.

Хоть ветер стар, но до сих пор

Играет он на склонах гор,

А я шагаю прямо в рай;

Мы с ветром старые друзья,

Ведет нас общая стезя,

Которой миновать нельзя:

А там что царь, что нищий – все едино.

Лелей цветы, коль свеж их аромат,

И пей вино, раз кубок твой налит;

В ребре скалы дымится водопад,

Отец наш Розенкрейц в могиле спит.

Танцуй, плясунья! не смолкай, флейтист!

Пусть будет каждый лоб венком увит

И каждый взор от нежности лучист,

Отец наш Розенкрейц в могиле спит.

Вотще, вотще! терзает темноту

Ожог свечи, и водопад гремит;

В камеи глаз укрыв свою мечту,

Отец наш Розенкрейц в могиле спит.

Я сшил из песен плащ,

Узорами украсил

Из древних саг и басен

От плеч до пят.

Но дураки украли

И красоваться стали

На зависть остальным.

Оставь им эти песни,

О Муза! интересней

Ходить нагим.

Мечтаньями истомлен,

Стою я – немолодой

Мраморный мудрый тритон

Над текучей водой.

Каждый день я гляжу

На даму души своей,

И с каждым днем нахожу

Ее милей и милей.

Я рад, что сберег глаза

И слух отменный сберег

И мудрым от времени стал,

Ведь годы мужчине впрок.

И все-таки иногда

Мечтаю, старый ворчун:

О, если б встретиться нам,

Когда я был пылок и юн!

И вместе с этой мечтой

Старясь, впадаю в сон,

Мраморный мудрый тритон

Над текучей водой.