Андрей Белый - Симфонии

<18>99 года

1. Видел я как бы сон.

2. Мне был послан голос: «Гляди… Вот близится время».

3. И я увидел — среди далеких горных вершин, на заре стоял грядущий Царь, как ясное, утреннее солнце.

4. Его ризы были как огненная лава, струящаяся по горным вершинам.

5. И грудь, и плечи, и ноги были окутаны кровавою ризой.

6. И среди кровавых риз, как ясные очи, как далекие звезды, мерцали аметисты,

7. блистали топазы, смарагды, сапфиры, гиацинты, карбункулы.

8. И Он был опоясан алмазным поясом. И на алмазном поясе висели многострунные гусли.

9. И от многих струн исходил звон, подобный серебряным источникам.

10. И в одной руке Он держал посох, прорастающий лилиями и нарциссами.

11. А в другой руке была золотая чаша, а в чаше горячая кровь.

12. Это была кровь праведных, и от нее курился легкий оранжевый пар.

13. И сквозь легкий оранжевый пар смотрело на меня лицо белое, как слоновая кость, с коралловыми губами.

14. И два ряда зубов — два жемчужных ожерелья — обрамляли, словно пасть клокочущего вулкана.

15. И на кровавые плечи, и на окровавленную грудь спокойно, величаво легли белоснежные седины.

16. Вот Он стоял на синем куполе тучи, пронзенном изломами молний.

17. И голос Его вдалеке был как гром и как праведная буря.

18. Уже тихо снимался синий купол с розовых ледников и нес на меня дивного Мужа.

19. Вот придет днем воскресным с утренними облаками.

1900

На скале мраморная терраса. Рядом бездна, поросшая розами, — розы свесились пунцовыми шапочками и распростертыми ветками. Легко оступиться — полететь сквозь пышные розы в головокружительное ущелье. На террасе веселое общество. Это — не то сон, не то действительность. Сверху на мрамор террасы падает благовонная водяная пыль.

Общество состоит из девушек и юношей в пунцовых тогах с золотом. Девушки блаженно замирают в вечернем пиршестве, как жрицы храма невинно-чистых восторгов. Их мечтательные головки среди пышных роз кажутся выточенными из мрамора. Одни, ощипав розу, бросают в стоящих юношей розово-красным дождем. Другие едят бархатно-золотые абрикосы, запивая теплым, красным, как кровь, вином. А та, что всех строже и тоньше, сурово стиснув губы, играет на арфе, охваченная вечерней светозарностью.

На террасе зажигаются цветные фонарики. Терраса в огоньках…

Над бездной, под розами, уцепившись за колючие кусты, висит странное существо. Это огромный паук… На жирном черно-паучьем теле, усеянном мохнатыми волосами, быстро повертывается головка старого, безбородого, злого гнома: это дух пропасти. Он заманивает в предательскую бездну и сосет там жертву свою. Это он насадил розы над пропастью. Вот из-под атласных лепестков выставляет два глаза волосатик — два сверкающих глаза… Волосатик смотрит на пирующих. Сверху кажется, словно бриллиантовые светляки расположились на розах.

Спускается ночь. Веселие пира чем-то прервано. Какая-то задумчиво-грустная струна оборвалась… Что-то новое, чуждое вплетается в настроение, но все замалчивают случившееся. Никто не желает первым заявить об этом вслух. Одна девушка выронила абрикос и тревожно оглянулась. Все повернули головы в ту сторону, куда она поглядела. А самая тонкая, выпустив арфу из рук, откинулась на спинку сиденья, закрывая руками испуганное лицо.

Тогда разом встают юноши в красных тогах с золотом. Иные из них ощупывают оружие. Все ясно почувствовали, что носится кто-то нездешний, кто-то страшный, непреоборимый.

Задумчивый юноша, знающий тайны колдовства, прикидывается веселым и наивным, чтоб задушить растущий ужас. Он приглашает присутствующих продолжить трапезу, в изысканно-пышной хвале прославляет огненное вино и золотые абрикосы, но разговор не возобновляется.

И вот сидят. Фонарики — кроваво-красные пятна: их отблеск на мраморе кажется чем-то ужасным. Будто из невидимой раны выступает пятнами кровь. А светляки, как два сверкающих глаза, приковывают всеобщее внимание.

На террасе нет никакой возможности оставаться, потому что фонарики окончательно наполняются кровью, а потушить их никто не смеет. Самая стройная из пирующих, выпив чашу огненного вина, порывисто играет танец, но в бешеных звуках — ужас. И летят, и мчатся эти отравленные звуки, и все понимают, что им уже нет спасения.

Тогда волосатик, наткавший своей ядовитой паутины, начинает нежно чирикать, умильно вытянув свое гномье лицо, нетерпеливо перебирая черными, насекомьими, пауково-мохнатыми лапами. И они, завороженные блеском светляковых глаз, идут на гибель…

Но в бриллиантовом небе тихий запрет, но в рассветной зорьке кроткий призыв… Опоздал волосатик… Чары ночи не погубят их.

И вот молятся Творцу, благодаря за избавление. Задумчивый юноша воздевает торжественно руку, и крестное знамение ложится на мрачную бездну. Тогда предательские розы свертываются и блекнут. Озаряются безысходные ущелья, откуда на них еще горят два озлобленных глаза: это волосатик, не упившийся кровью, жадно кусает свои трясущиеся, вампирные губы.

С отвращением отвертываются и восходят на мраморную террасу встречать красное золото восхода чашами вина, за блюдами солнечных абрикосов.

1900

Мы сидели на террасе у провала. Перед нами хребты причудливых гор торчали безысходными изломами. Были покрыты верхи их пятнами грязного льда.

Сбоку была страна скорбящих молений. Было царство неведомых могил. Железная часовня глухо порывалась в пространство, застывая под кипарисами. Два серебряных ребенка с очами, полными слез, тяжелели на кровле. Над ними ненастье рвало кипарисы.

В небе была свинцовая бледность. На сером мазались синие, фиолетово-черные налеты. Больше, все больше наплывало их невесть откуда. Горячие лампады желтым бредом точно старались рассеять налетавший сумрак. Время над ними изогнуло кипарисы.

Мы молчали. Старик и я — мы случайно напали на эту заброшенную виллу. Я случайно встретил бледного старика в горных сумерках. Нас обоих загнало сюда угрожавшее ненастье. Я и бледный старик еще ни слова не сказали друг другу, а сидели, бездумные, запахнувшись в плащи. Я смотрел на старика… Его борода и кудри трепались вокруг головы, точно атласные платки, черный плащ придавал его силуэту бесформенное очертание, а серо-бледное лицо тонуло, сливаясь с пространством. Мне показалось, что старика не было. Плащ, как провал, чернел среди гор, а лицо утонуло. Вдруг он сказал: «Освещу все могилы. Пусть горят они желтым светом средь туманного хаоса». Я заметил: «Встретив вас в горных сумерках, я не знал, что эти места вам известны». А он: «Тут живу я…» И пошел зажигать могилы. И когда то тут, то там загоравшееся пламя ликующе сияло пред наплывавшим ненастьем, я вспомнил рассказ о царе горных ветров, Ревуне, и пошел в пустой дом.