Андрей Белый - Симфонии

3. Холодок замутил стекла его пенсне; и вот он снял протирать его, поглядывая по сторонам черными, подслеповатыми очами, напевая:

«Золотые, изумрудные, черноземные поля… Не скупа ты, многотрудная, терпеливая земля…»

4. Это было стихотворение Владимира Соловьева, а сидящий в тройке состоял поклонником почившего философа.

5. Вот ехал, ехал аскет золотобородый к брату своему в имение отдыхать после зимней сумятицы.

6. Вот он поглядывал вокруг себя и на нивы подслеповатыми черными очами, шепча: «Изумрудные поля… Прекрасно выразился Владимир Сергеевич…

Ну ведь совсем изумрудные!..»

7. Но его удивление не разделял кучер в бархатной безрукавке; он чмокал губами и понукал лошадей.

1. От времени до времени проезжали вдоль запашек. То тут, то там показывалась лошадка, а за ней мужичок тащил плуг, переворачивая землю глубокими взрезами.

2. Мужички и лошадки были разные, но действие одно.

3. Вот огромный дед — сутулый богатырь — топтал лаптями свежевзрезанную землю, поспешая за плугом.

4. Вот то же проделывал хилый мужичонко, потрясая намеками бороды.

5. Мужички и лошадки были разные, но действие одно.

1. Иногда равнина прорезывалась глубокими оврагами, представляя из себя высокое плоскогорье.

2. Было что-то буддийское в этом чередовании равнин и оврагов.

3. Вспоминалось больше прошлое, чем настоящее. Это прошлое было монгольское прошлое.

4. Так по крайней мере полагал аскет золотобородый, восседавший среди чемоданов.

5. Он шептал про себя: «Вот она русская грусть и русская беспредметность…»

6. А сверху солнце уже напекало ему затылок за дерзостную мысль.

1. Он видел величественные обломки прошлого, а из прошлого воздвигалось будущее, повитое дымными пеленами.

2. Он полагал, что завершение синтетического периода той или иной культуры требует личности; только рука великого учителя может завязать последние узлы, соединить цветные ленты событий.

3. Он думал — отсиял свет на западе и темнокрылая ночь надвигалась из-за туманного океана.

4. Европейская культура сказала свое слово… И это слово встало зловещим символом… И этот символ был пляшущим скелетом…

5. И стали бегать скелеты вдоль дряхлеющей Европы, мерцая мраком глазных впадин.

6. Это он думал, но получил толчок: дорога представляла из себя ухаб за ухабом, а золотобородый аскет сказал себе: «Терпение».

7. «Терпение», потому что на востоке в золотых чашах еще волновалась горячая кровь, а кругом чаш стояли гиерофанты, и синее благовоние возлетало к небу под звук бряцающих кадил.

8. Он мечтал соединить западный остов с восточной кровью. Он хотел облечь плотью этот остов.

9. Сидя среди чемоданов, он угадывал роль России в этом великом соединении, а кучер, поворачивая пыльное лицо свое, говорил, улыбаясь: «Не привыкли, барин, к нашим дорогам».

10. Но золотобородый аскет силился улыбнуться, озирая безнадежность равнин.

11. Он спросил, много ли осталось до Грязищ, и, узнав, что до Грязищ далеко, сорвался с чемоданов и полетел на крыльях фантазии.

1. Солнце становилось строгим, проникаясь раскаленной жестокостью. Вдалеке сиял крест белой церкви.

2. Там, где горбатая равнина закрывала горизонт, можно было видеть одинокую кучку, держащую путь к востоку.

3. Несли две красные с золотом хоругви, и они развевались на высоких древках.

4. Крестьянки были в красных повязках, а на синих юбках сверкало золото тесьмы; они несли изображения византийских угодников.

5. Шли с иконами и хоругвями в соседнее поместье молить о дожде.

6. Шли в одинокой кучке с развернутыми знаменами.

7. Это было обращение к Илии пророку. Священный призыв ливня и огненных стрел.

8. Это была перчатка полуденному неверию.

9. Скоро пропала кучка хоругвеносцев в беспредельной равнине, а вдалеке сиял крест белой церкви.

1. Уже аскет подъезжал к заветным Грязищам, перечисляя по пальцам последователей своих.

2. Он усердно вдувал в их сердца печаль об огненных вихрях, чтобы зажглись они печалью и сгорели от любви.

3. Приходили священные дни и взывали призывно к пророкам… И пророки спали в сердцах людских.

4. Он хотел разбудить этот сон, призывая к золотому утру.

5. Он видел человечество, остановившееся как бы в сонном раздумье.

6. Пасомые овцы разбрелись искать себе новой истины, еще не найденной. Это был сон полудневный среди летней засухи.

7. И все лучшее, что еще не спало, становилось безумием секты и бредом горячки.

8. Ох, знал, знал кое-что аскет золотобородый! Вот он ехал в деревню отдыхать от зимней сумятицы.

9. Ему нужно было покрыть куполом выведенные стены — сделать выводы из накопившихся материалов.

10. Он пожелал загореться проповедью перед московскими учениками; это был народ бедовый, постигший мудрость науки и философии; здесь мерцали утренницы, подобные Дрожжиковскому.

11. Это было дрожжевое тесто, поставленное на печь искусным булочником.

12. Многие из них уже протирали глаза от действительности, чтобы с чистым сердцем утонуть в снах.

13. Скоро каскад бриллиантов должен был засыпать оскудевшую страну. Скоро звезды пророчеств должны были снизойти с небес.

14. Небесный свод казался расписанным по фарфору.

15. На горизонте вставали вихревые столбы черной пыли.

16. Поднималась чернопыльная воронка и потом, разорвавшись, возносила пыль к равнодушным небесам.

1. Видел, видел аскет золотобородый и знал кое-что!..

2. Как погребали Европу осенним, пасмурным днем титаны разрушения, обросшие мыслями, словно пушные звери шерстью!

3. Моросил дождь, и уныло стонал ветер, заглушая слезы бедных матерей.

4. Они шли за черным гробом ее в одеждах, ночи подобных, с изображением черепа на мрачных капюшонах, с факелами ужаса в руках.

5. Они несли подушки с серебряными кистями, а на подушках лежали страшные регалии.

6. За гробом шли самые большие могильщики, самые страшные.

7. Тут был и норвежский лев, чье рыкание раздражало покойницу, и толстокожий Емельян Однодум: он держал в одной руке щепку, а в другой топор; строгал щепку, приговаривая: «По-мужицки, по-дурацки! Тяп да ляп, и вышел карапь!»

8. И Заратустра — черная, голодная пантера, доконавшая Европу.

9. Был и. бельгийский затворник, и французский монах в костюме нетопыря и. с волшебной кадильницей в руках.

10. У него на плече сидел черный кот и лизал лапу, зазывая гостей на похороны.

11. Тут был и певец лжи, прозябающий в темнице, и парижский маг.

12. И миланец, и Макс — курчавый пудель, тявкающий на вырождение, и сэр Джон Рескин, перепутавший понятия добра, истины и красоты, заваривший сладкую кашицу современности.

13. И неуместная пародия на христианского сверхчеловека, кому имя сверх-бессилие, несомая ватиканской гвардией на гнилых носилках и в бумажном колпаке.