Владимир Высоцкий - Книга 2

Не пиши мне про любовь: не поверю я,
Мне вот тут уже дела твои прошлые.
Слушай лучше: тут с лавсаном материя.
Если хочешь, я куплю, вещь хорошая.
Водки я пока не пью, ну ни стопочки.
Экономлю, и не ем даже супу я,
Потому что куплю тебе кофточку,
Потому что я люблю тебя, глупая!
Был в балете: мужики девок хапают.
Девки все, как на подбор, в белых тапочках.
Вот пишу, а слезы душат и капают,
Не давай себя хватать, моя лапочка!
Наш бугай один из первых на выставке,
А сперва кричали, будто бракованный.
Но очухались и вот дали приз-таки.
Весь в медалях он лежит запакованный.
Председателю скажи, пусть избу мою
Кроет нынче же и пусть всю травку выкосит.
А не то я телок крыть не подумаю,
Рекордсмена портить мне? На-кось, выкуси!
И пусть починит наш амбар, ведь не гнить зерну.
Будет Пашка приставать, с ним — как с предателем.
С агрономом не гуляй — ноги выдерну!
Можешь раза два пройтись с председателем.
До свидания, я в ГУМ за покупками,
Это вроде нашего амбара, но со стеклами.
Ведь ты мне можешь надоесть с полушубками,
В сером платьице с узорами блеклыми.

Здравствуй, Коля, милый мой, друг мой ненаглядный!
Во первых строках письма шлю тебе привет.
Вот приедешь ты, боюсь, занятой, нарядный,
Не заглянешь и ко мне, сразу в сельсовет.
Как уехал ты, я в крик, бабы прибежали,
Ох разлуки, говорят, ей не перенесть.
Так скучала за тобой, что меня держали,
Хоть причины не скучать очень даже есть.
Тут вот Пашка приходил, кум твой окаянный.
Еле-еле не далась, даже щас дрожу.
Он три дня уж, почитай, ходит злой и пьяный
Перед тем, как приставать, пьет для куражу.
Ты, болтают, получил премию большую,
Будто Борька, наш бугай, первый чемпион!
К злыдню этому — быку я тебя ревную
И люблю тебя сильней, нежели чем он.
Ты приснился мне во сне, пьяный, злой, угрюмый.
Если думаешь чего, так не мучь себя!
С агрономом я прошлась, только ты не думай,
Говорили мы весь час только про тебя.
Ты уж Коля, там не пей, потерпи до дому.
Дома можно хоть чего, можешь хоть в запой.
Мне не надо никого, даже агронома,
Хоть культурный человек, несравним с тобой.
Наш амбар в дожди течет: прохудился, верно.
Без тебя невмоготу, кто ж создаст уют?
Хоть какой, но приезжай, жду тебя безмерно!
Если можешь, напиши, что там продают.

А у дельфина взрезано брюхо винтом.
Выстрела в спину не ожидает никто.
На батарее нету снарядов уже.
Надо быстрее на вираже.
Но, парус порвали, парус!
Каюсь, каюсь, каюсь…
Даже в дозоре можешь не встретить врага.
Это не горе, если болит нога.
Петли дверные многим скрипят, многим поют.
Кто вы такие? Здесь вас не ждут.
Но, парус порвали, парус!
Каюсь, каюсь, каюсь…
Многие лета тем, кто поет во сне.
Все части света могут лежать на дне.
Все континенты могут гореть в огне,
Только все это не по мне.
Но, парус порвали, парус!
Каюсь, каюсь, каюсь…

Вот главный вход, но только, вот,
Упрашивать — я лучше сдохну.
Хожу я через черный ход,
А выходить стараюсь в окна.
Не вгоняю я в гроб никого,
Но вчера меня тепленького,
Хоть бываю и хуже я сам,
Оскорбили до ужаса.
И плюнув в пьяное мурло,
И обвязав лицо портьерой
Я вышел прямо сквозь стекло
В объятья к милиционеру.
И меня окровавленного,
Всенародно прославленного
Прям как был я в амбиции
Довели до милиции.
И кулаками покарав,
И попинав меня ногами
Мне присудили крупный штраф
За то, что я нахулиганил.
А потом перевязанному,
Несправедливо наказанному
Эти добрые мальчики
Дали спать на диванчике.
Проснулся я — еще темно,
Успел поспать и отдохнуть я.
Я встал и, как всегда, — в окно,
А на окне стальные прутья.
И меня патентованного,
Ко всему подготовленного
Эти прутья печальные
Ввергли в бездну отчаянья.
А рано утром, верь не верь,
Я встал, от слабости шатаясь,
И вышел в дверь, я вышел в дверь…
С тех пор в себе я сомневаюсь.
В мире тишь и безветрие,
Тишина и симметрия,
На душе моей гадостно,
И живу я безрадостно.

В тот вечер я не пил не пел,
Я на нее вовсю глядел,
Как смотрят дети, как смотрят дети,
Но тот, кто раньше с нею был,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Что мне не светит.
И тот, кто раньше с нею был,
Он мне грубил, он мне грозил,
А я все помню, я был не пьяный.
Когда ж я уходить решил,
Она сказала: «Не спеши.»
Она сказала: «Не спеши.
Ведь слишком рано».
Но тот, кто раньше с нею был,
Меня, как видно, не забыл
И как-то в осень и как-то в осень
Иду с дружком, гляжу — стоят.
Они стояли молча в ряд
Они стояли молча в ряд
Их было восемь.
Со мною нож.
Решил я: «Что ж.
Меня так просто не возьмешь.
Держитесь, гады! Держитесь, гады!»
К чему задаром пропадать?
Ударил первым я тогда
Ударил первым я тогда,
Так было надо.
Но тот, кто раньше с нею был,
Он эту кашу заварил
Вполне серьезно, вполне серьезно.
Мне кто-то на плечи повис,
Валюха крикнул: «Берегись!»
Валюха крикнул: «Берегись!»,
Но было поздно.
За восемь бед один ответ.
В тюрьме есть тоже лазарет.
Я там валялся, я там валялся.
Врач резал вдоль и поперек.
Он мне сказал: «Держись, браток!»
Он мне сказал: «Держись, браток!»
И я держался.
Разлука мигом пронеслась,
Она меня не дождалась,
Но я прощаю, ее прощаю.
Ее, как водится, простил
Того ж, кто раньше с нею был,
Того ж, кто раньше с нею был,
Я не прощаю!
Ее, конечно, я простил,
Того ж, кто раньше с нею был,
Того ж, кто раньше с нею был,
Я повстречаю!

На братских могилах не ставят крестов
И вдовы на них на рыдают,
К ним кто-то приносит букеты цветов
И вечный огонь зажигают.
Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче — гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы
Все судьбы в единую слиты.
А в вечном огне виден вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий Рейхстаг,
Горящее сердце солдата.
На братских могилах нет плачущих вдов,
Сюда ходят люди покрепче.
На братских могилах не ставят крестов,
Но разве от этого легче?

Ну, вот исчезла дрожь в руках
Теперь — наверх.
Ну, вот сорвался в пропасть страх
Навек навек.
Для остановки нет причин
Иду, скользя,
И в мире нет таких вершин,
Что взять нельзя.
Среди нехоженных путей
Один пусть мой,
Среди невзятых рубежей
Один за мной.
А имена тех, кто здесь лег,
Снега таят.
Среди нехоженных дорог
Одна — моя.
Здесь голубым сияньем льдов
Весь склон облит
И тайну чьих-нибудь следов
Гранит хранит.
И я гляжу в свою мечту
Поверх голов
И свято верю в чистоту
Снегов и слов.
И пусть пройдет немалый срок
Мне не забыть
Как здесь сомнения я смог
В себе убить.
В тот день шептала мне вода:
«Удач всегда»,
А день, какой был день тогда?
Ах, да. Среда.