Владимир Высоцкий - Книга 2

Высоцкий пробовал себя в разных интонациях, он искал для своих «пьес» все новые и новые краски, новые детали, поэтому, его песни имеют несколько авторских вариантов, изменений, сокращений. И в этом — тоже он, Высоцкий, — его натура, его неудовлетворенность собой, его способ творчества.

Можно сказать, что дверь в его «творческую лабораторию» была постоянно распахнута. Он был весь на виду. Со всеми своими удачами и неудачами, находками и проколами, сомнениями и убежденностью.

Он написал много песен. И, конечно, не все они равны.

Но это всегда — неровность дороги, ведущей к постижению истины, к открытию людей и, значит, — к открытию самого себя…

Он никогда не пел свои песни свысока, никогда не стоял над зрителем, над слушателем. И эстрада (впрочем, так же как и сцена, и съёмочная площадка) была для него не пьедесталом, а местом, откуда его просто-напросто лучше видно и лучше слышно. А еще она была местом его работы. Работы — с полной самоотдачей. На износ. Всегда и во всем…

Много раз я слышал, как его песни исполняли другие порою очень хорошие — певцы. Не могу сказать, что эти певцы недостаточно старались. Нет, они вкладывали в каждую песню все свое умение, весь свой темперамент и опыт!

А песня все равно получалась какой-то другой, разученной, взятой напрокат. Она — будто одежда с чужого плеча — то морщила на спине, то жала в груди, а то вообще расползалась по швам.

И дело тут даже не в своеобразной исполнительской манере Высоцкого. Ведь в конце концов любую манеру можно скопировать.

Манеру — можно, а душу — нельзя…

Он был невероятно популярен. Достать билет на его выступление было намного труднее, чем «пробиться» Летом сочинскую или ялтинскую гостиницу.

Но если для нормальных людей Владимир Высоцкий был своим, был близким, необходимым и любимым актером, то для мещанствующих снобов он, прежде всего, был «модным».

Я ненавижу публику так называемых «престижных премьер».

Не всю, конечно, публику, а ее самодовольную (кстати, не такую уж малочисленную) — снобистскую часть. Ненавижу типов, которые появляются на премьерах вовсе не потому, что в каждом первом спектакле (или концерте) есть, как в рождении ребенка, какая-то щемящая торжественность, соединение боли и радости, достигнутого и недостижимого.

Нет, быть на премьере — для снобов не самое главное, для них главное — попасть туда! Попасть, чего бы это ни стоило, «отметиться», Хотя бы только для того, чтобы обзвонить «не попавших»: «Как, вы не были?! Ну-у, много потеряли!.. ТаM была такая-то с таким-то. И этот был… И та…»

Именно такие мещанствующие снобы распускали о Высоцком нелепые, почти фантастические сплетни и слухи, и в то же самое время заискивали и лебезили перед ним. О, как им хотелось, чтобы он Высоцкий — стал бы и для них «своим в доску», «рубахой-парнем», Закадычным «дружком-приятелем»!

А он ненавидел мещан. И снобов — презирал. Любых.

Недаром есть у него горькая и злая песня, которая заканчивается такими словами:

Однако, когда Владимира Высоцкого окликали не снобы, а люди просто люди, — он поворачивался к ним охотно, поворачивался всем корпусом и отзывался всем сердцем!

Вспомните, к примеру, его «сказочные песни». Те самые, которые он писал для «Алисы в стране чудес», Для кинофильма «Иван да Марья» И просто так — для себя. Дети, общаясь со взрослыми, моментально распознают, кто из взрослых с ними — на равных, а кто только «прикидывается ребенком».

Так вот, сочиняя свои «детские сказочные песни», Владимир Высоцкий ребенком никогда не прикидывался. Он просто был им.

За хриплым напряженным голосом и жесткой манерой пения до поры до времени скрывалась восторженная и добрая ребячья душа, прятался человек, гораздый на выдумку и озорство, умеющий верить в чудо и создавать его…

Эти «вечные вопросы» детства задает себе Алиса, и слезы ее текут конечно же — в «слезовитый океан»…

А вот как трогательно и вместе с тем категорично звучит серенада влюбленного Соловья-разбойника из другой — более взрослой сказки:

Ну, кто, по-вашему, сможет устоять перед такими доводами влюбленного? Да никто на свете!..

В одной из «сказочных песен» Высоцкий задает вопрос, удивительный по своей «детскости» И мудрости:

А действительно — что?

Могу сказать: когда я впервые услышал эти песни, у меня долго не проходило какое-то особое ощущение свежести, улыбки, доброты. И я еще больше поверил в истину: даже тогда, когда в начале сказки все «страшно, аж жуть!» — Конце ее все страхи обязательно исчезнут, там непременно светит солнце и торжествует добро!

Так, что, после того как сказку рассказали, остается многое. В том числе и чисто профессиональное уважение Высоцкому. Ведь по этим стихам видно, как радостно он работал над ними, буквально «купаясь» в теме! Я даже вижу, как он улыбался, записывая лихие, частушечные, виртуозно сделанные строки:

Так поют скоморохи на сказочной ярмарке. А вот как начинается песня царских глашатаев:

Такого раскованного и — одновременно — точного обращения со словами, непринужденного Владения разговорными интонациями в стихах добиться очень трудно. А Высоцкий добивался.

Но он умел быть не только добрым. И не только покладистым.

Когда некоторые «весьма специфические» зарубежные доброхоты пробовали его «на излом», То Высоцкий, оставаясь самим собой, разговаривал с ними жестко и однозначно. Родину свою в обиду он не давал никому.

Помню, как в октябре 1977 года группа советских поэтов приехала в Париж для участия в большом вечере поэзии.

Компания подобралась достаточно солидная: К. Симонов, Е.Евтушенко, О. Сулейменов, Б. Окуджава, В. Коротич, М. Сергеев, Р.Давоян. Был в нашей группе и Владимир Высоцкий. Устроители вечера явно сэкономили на рекламе. Точнее, она отсутствовала напрочь! И конечно же нам говорили: «Стихи?! B Париже?! Абсурд!.. Вот увидите — никто не придет!..»