Дмитрий Мережковский - Стихотворения 1883-1887

Среди болот виднеются порою, —

Так в озере той сумрачной долины

Бесчисленные грешники толпою,

Согнувшиеся, голые сидели

Под ледяной, прозрачною корою.

От холода их губы посинели,

И слезы на ланитах замерзали,

И не было кровинки в бледном теле.

Их мутный взор поник в такой печали,

Что мысль моя от страха цепенеет,

Когда я вспомню, как они дрожали, —

И солнца луч с тех пор меня не греет.

И вот земная ось уж недалеко:

Скользит нога, в лицо мне стужей веет…

Тогда увидел я во мгле глубоко

Двух грешников: безумьем пораженный,

Один схватил другого и жестоко

Впился зубами в череп раздробленный,

И грыз его, и вытекал струями

Из черной раны мозг окровавленный.

И я спросил дрожащими устами,

Кого он пожирает; подымая

Свой обагренный лик и волосами

Несчастной жертвы губы вытирая,

Он отвечал: «Я призрак Уголино,

А эта тень — Руджьер; земля родная

Злодея прокляла… Он был причиной

Всех мук моих: он заточил в оковы

Меня с детьми, гонимого судьбиной.

Тюремный свод давил, как гроб свинцовый;

Сквозь щель его не раз на тверди ясной

Я видел, как рождался месяц новый —

Когда тот сон приснился мне ужасный:

Собаки волка старого травили;

Руджьер их плетью гнал, и зверь несчастный

С толпой волчат своих по серой пыли

Влачил кровавый след, и он свалился,

И гончие клыки в него вонзили.

Услышав плач детей, я пробудился:

Во сне, полны предчувственной тоскою,

Они молили хлеба, и теснился

Мне в грудь невольный ужас пред бедою.

Ужель в тебе нет искры сожаленья?

О, если ты не плачешь надо мною,

Над чем же плачешь ты!.. Среди томленья

Тот час, когда нам пищу приносили,

Давно прошел; ни звука, ни движенья…

В немых стенах — все тихо, как в могиле.

Вдруг тяжкий молот грянул за дверями…

Я понял все: то вход тюрьмы забили.

И пристально безумными очами

Взглянул я на детей, передо мною

Они рыдали тихими слезами.

Но я молчал, поникнув головою;

Мой Анзельмуччио мне с лаской милой

Шептал: „О, как ты смотришь, что с тобою?..“

Но я молчал, и мне так тяжко было,

Что я не мог ни плакать, ни молиться,

Так первый день прошел, и наступило

Второе утро: кроткая денница

Блеснула вновь, и в трепетном мерцанье

Узнав их бледные, худые лица,

Я руки грыз, чтоб заглушить страданье.

Но дети кинулись ко мне, рыдая,

И я затих. Мы провели в молчанье

Еще два дня… Земля, земля немая,

О, для чего ты нас не поглотила!..

К ногам моим упал, ослабевая,

Мой бедный Гаддо, простонав уныло:

„Отец, о, где ты, сжалься надо мною!..“

И смерть его мученья прекратила.

Как сын за сыном падал чередою,

Я видел сам своими же очами,

И вот один, один под вечной мглою

Над мертвыми, холодными телами —

Я звал детей; потом в изнеможенье

Я ощупью, бессильными руками,

Когда н глазах уже померкло зренье,

Искал их трупов, ужасом томимый,

Но голод, голод победил мученье!..»

И он умолк, и вновь, неутомимый,

Схватил зубами череп в дикой злости

И грыз его, палач неумолимый:

Так алчный пес грызет и гложет кости.

1885

Царь Пурурава ищет свою возлюбленную в заколдованном лесу, где она превращена в лиану чарами одного отшельника.

Невидимый хор

Над душистыми цветами

Пчелы весело жужжат;

Южный ветер с облаками

Гонит теплыми волнами

Первый вешний аромат;

Ветер полон жгучей ласки,

И растенья в шумной пляске

Всеми листьями дрожат.

Царь

Этой тучи полог черный —

Мой роскошный балдахин.

Как наряден мой придворный,

Этот радужный павлин!

Мне, как дань, примчали грозы

Сотни пенистых ручьев,

И колеблются мимозы

Вместо пышных вееров.

Лишь бананы в грусти томной

Клонят нежные цветы;

Край пурпурный, венчик томный —

Все в них чудо красоты:

Я гляжу на них уныло,

В них я вижу, полный грез,

С темным взором очи милой,

Покрасневшие от слез…

Невидимый хор

Белый слон по кокосовым рощам весной

Днем и ночью без отдыха бродит:

Всюду ищет подруги своей молодой

И покоя нигде не находит.

Царь

Вот павлин: на камне диком,

Весь обрызганный дождем,

Резво прыгает он с криком

С гордо поднятым хвостом.

Ветер веет, и трепещут

Перья в ливне золотом,

И волнуются, и блещут…

Не видал ли ты, павлин,

Где-нибудь богини кроткой,

Не встречал ли средь долин

Пери с царственной походкой?..

Нет! Он радостно молчит,

Он смеется надо мною;

Только хвост его горит,

Словно тучки пред зарею.

Да, павлин, — открой смелей,

Распусти ты хвост победно!

Здесь ведь нет Орваси бедной,

Нет соперницы твоей:

Если милая, бывало,

Гиацинты заплетала

В темный шелк своих кудрей

И потом их распускала, —

То пред ней, полна стыдом,

Эта царственная птица

Не могла уже гордиться

Ярко блещущим хвостом!

Невидимый хор

По зеленой бамбуковой чаще весной

Белый слон тихой поступью бродит;

Он клыки опустил, он поник головой

И покоя нигде не находит.

Царь

Чу! Я слышу, прозвенели

Словно кольца ожерелий.

Крик блаженства затая,

Жадно внемлю… Неужели

Это — милая моя?

Нет! То лебедь над волнами

Из густых болотных трав

Звонко крикнул, увидав,

Как с весенними дождями

Тучи тянутся грядами.

Гордый лебедь, отряхнув

Желтых лотосов тычинки,

С них медовые росинки

Ты лови в свой темный клюв,

Через горы и пустыни

Собирайся в дальний путь,

Но скажи — моей богини

Не видал ли где-нибудь?..

Взор он грустно подымает,

Словно молвит: «Не видал».

Нет, он видел, но скрывает

Эту тайну; где б он взял

Столько грации свободной!..

У царевны благородной

Все движенья он украл,

И как вор бежит от казни,

Так, царя узнав во мне,

Мчится в трепетной боязни

Он к лазурной вышине.

Невидимый хор

По глубоким цветущим долинам весной

Белый слон тихой поступью бродит:

Всюду ищет подруги своей молодой

И покоя нигде не находит.

Царь

Вот пчела: благоуханьем

И теплом опьянена,

В розу прячется она;

И таинственным жужжаньем

Роза нежная полна:

Так в безумные мгновенья,

Если пери я лобзал,

Страстный шепот наслажденья

В алых губках замирал.

Где ж Орваси дорогая,

Не видала ль ты, пчела?..

Нет, ты видеть не могла:

Если б встретилась, играя,

Ты с дыханьем милых уст, —

Ты б от них не отлетела,

Ты бы видеть не хотела

Этой розы пышный куст!

Невидимый хор

Там, под кущей миндальных деревьев, весной

Белый слон тихой поступью бродит;

Он клыки опустил, он поник головой

И покоя нигде не находит.

Царь