Дмитрий Мережковский - Стихотворения 1883-1887

Что за чудо! Дивный камень

Между темных скал горит;

Он кидает на гранит,

Словно кровь, пурпурный пламень.

(Наклоняется и берет его в руку)

Только мне уж не видать

Той головки, где б лучами

Над душистыми кудрями

Этот камень мог сиять!

Прочь, рубин, — тебя слезами

Я не буду омрачать.

Невидимый хор

Талисман драгоценный ты свято храни:

Он дарует влюбленным счастливые дни.

Царь

(подымая брошенный камень)

Если так, — пусть он горит,

Как луна в короне Сивы,

И венец мой горделивый

Новым блеском озарит!

(Делая несколько шагов)

Вот лиана молодая

В светлом ливне вся дрожит,

Теплый дождь с ветвей роняя;

Это — пери дорогая:

Те же слезы, тот же вид.

Нет на ней цветов душистых,

И не манит сладкий мед

Стаю пчелок золотистых.

Что же к ней меня влечет,

Что так радует невольно?

Сам не знаю почему —

Мне так сладостно, так больно

Верить чувству моему.

Чтоб забыться на мгновенье,

Это нежное растенье

Я с любовью обниму…

(Закрыв глаза, он обнимает лиану, которая под действием талисмана превращается в Орваси)

Тише, сердце, подожди…

Что-то теплое, живое,

Словно тело молодое,

Я прижал к моей груди.

Я от радости слабею:

Это пери легкий стан!

Я дрожу и пламенею,

Но очей открыть не смею

И боюсь узнать обман…

(Медленно открывая глаза)

Это ты, моя желанная!

(Теряет сознание)

Орваси

(наклоняя над ним ветви роз)

Пусть роса благоуханная

Оживит его чело!

Царь

(приходя в сознание)

Волны музыки божественной,

Пойте громко и торжественно,

Как в душе моей светло!..

(Возлагая талисман на голову своей невесты)

Он над мраморным челом

Светит розовым огнем, —

Словно лотоса дрожащего

Бледно-матовый цветок

Пурпур солнца восходящего

Алым пламенем зажег!

Орваси

Нам давно пора домой

Возвратиться в край родной.

Царь

Брама тучу темнокрылую

В колесницу превратит,

Теплый ветер с бурной силою,

Словно конь, ее помчит;

Ленты радуг ярким пламенем

Колесницу обовьют,

И над ней победным знаменем

Грозно молнии блеснут;

Прямо к тверди ослепительной

Мы направим смелый путь,

Чтоб в лазури упоительной

Словно в море потонуть!

Невидимый хор

Белый лебедь, от счастья на шее твоей

Серебристые перья вздымаются,

И как ложе любви, в полной славе лучей —

Небеса пред тобой открываются!

1886

Я видел в вышине на светлых облаках

Семь грозных ангелов, стоявших перед Богом

В одеждах пламенных и с трубами в руках.

Потом еще один предстал в величье строгом,

Держа кадильницу на золотых цепях;

Горстями полными с улыбкой вдохновенной

На жертвенный алтарь бросал он фимиам,

И благовонный дым молитвою смиренной,

Молитвой праведных вознесся к небесам.

Тогда кадильницу с горящими углями

Десницей гневною на землю он поверг, —

И в тучах молнии блеснули, день померк,

И преисподняя откликнулась громами.

Семь ангелов, полны угрозой величавой,

Взмахнули крыльями, и Первый затрубил, —

И пал на землю град, огонь и дождь кровавый

И третью часть лесов дотла испепелил.

Под звук второй трубы расплавленная глыба

Была низринута в морскую глубину:

Вскипела треть пучин, и в них задохлась рыба,

И кровь, густая кровь окрасила волну.

И Третий затрубил, и с грохотом скатилась

На царственный Ефрат огромная звезда,

И в горькую полынь внезапно превратилась

В колодцах и ключах студеная вода.

Четвертый затрубил, — и в воздухе погасла

Треть солнечных лучей и треть небесных тел;

Как над потухшими светильнями без масла,

Над ними едкий дым клубился и чернел.

Откинув голову, с огнем в орлином взоре,

Блестящий херувим над миром пролетел

И страшным голосом воскликнул: «Горе, горе!..»

И Пятый затрубил, и слышал я над бездной,

Как шум от колесниц, несущихся на бой;

То в небе саранча, гремя броней железной

И крыльями треща, надвинулась грозой.

Вождем ее полков был мрачный Абадонна;

Дома, сады, поля и даже гладь морей, —

Она покрыла все, и жалом скорпиона

Высасывала кровь и мозг живых людей.

И затрубил Шестой, и без числа, без меры

Когорты всадников слетаются толпой

В одеждах из огня, из пурпура и серы

На скачущих конях со львиной головой;

Как в кузнице меха, их бедра раздувались,

Клубился белый дым из пышущих ноздрей,

Где смерч их пролетал, — там молча расстилались

Кладбища с грудами обугленных костей.

Седьмой вознес трубу: он ждал, на меч склоненный,

Он в солнце был одет и в радуге стоял;

И две его ноги — две огненных колонны,

Одной — моря, другой он земли попирал.

И книгу развернув, предстал он в грозной силе.

Как шум от многих вод, как рев степного льва,

Звучали ангела могучие слова,

И тысячи громов в ответ проговорили.

Тогда мне голос был: «Я — Альфа и Омега,

Начало и конец, я в мир гряду! аминь».

Гряди, о Господи! Как воск, как хлопья снега,

Растает пред Тобой гранит немых твердынь.

Как женщина в родах, Природа среди пыток

В последний час полна смертельною тоской,

И небо свернуто в один огромный свиток,

И звезды падают, как осенью избыток

Плодов, роняемых оливою густой.

1886

Он лежит под навесом пурпурного ложа

В бледно-розовом свете вечерних огней;

Молодого чела золотистая кожа

Оттеняется мраком глубоких очей.

Смотрит Будда, как девы проносятся в пляске

И вино из кувшинов серебряных льют;

Вызывающий взор — полон огненной ласки;

Ударяя в тимпан, баядеры поют.

И зовут они к радостям неги беспечной

Тех, кто молод, прекрасен, могуч и богат.

Но, как звон погребальный, как стон бесконечный,

Переливы тимпанов для Будды звучат:

«Все стремится к разрушенью —

Все миры и все века,

Словно близится к паденью

Необъятная река.

Все живое смерть погубит,

Все, что мило, — смерть возьмет.

Кто любил тебя — разлюбит,

Радость призраком мелькнет.

Нет спасенья? Слава, счастье,

И любовь, и красота —

Исчезают, как в ненастье

Яркой радуги цвета.

Дух безумно к небу рвется,

Плоть прикована к земле:

Как пчела — в сосуде, бьется

Человек в глубокой мгле!»

Перед ложем царя баядеры плясали;

Но для Будды звучал тот же грустный напев

В этих гимнах, что жизнь и любовь прославляли,

В тихой музыке струн, в нежном голосе дев:

«В цвете жизни, в блеске счастья

Вкруг тебя — толпы друзей.

Сколько мнимого участья,