Роберт Браунинг - Пиппа проходит

6-й студент.Оба! Ради Бога, говорите тише, говорите про себя!

5-й студент.Смотрите на жениха! Половина его волос взбита, другая половина, над левым виском, приглажена — как вспененная чаша, на которую дунули, чтобы ее охладить! И та же старая блуза, в которой он ломает мрамор.

2-й студент.Костюм не богат, вроде твоего, Ганибал Скречи! Впрочем, и твой достаточно богат, чтобы оттенить твое лицо!

6-й студент.А невеста! Ну да, конечно, наша Фина! Вы бы узнали ее в этих одеждах? Какая великолепная бледность!

Готлиб.Надеюсь, она тоже не принимает этого всерьез?

1-й студент.О, это дело Натальи! Мы имеем дело с Натальей.

6-й студент.Она молчит… очевидно, не произнесла ни слова. Теперь вопрос, чтобы она не забыла остальную часть урока и верно повторила стихи, которые раскроют Юлию тайну.

Готлиб.Как он глядит на нее! Сжальтесь, сжальтесь…

1-й студент.Теперь молчанье — они вошли! Вы, трое, не подходите близко к окну, смотрите из-за гранатового дерева, где сидит маленькая девочка, та, что с песней прошла мимо нас несколько минут тому назад!

II

Полдень. Над Оркана. Дом Юлия, который переступает с Финой порог; она молчит, и он начинает.

Живите, Фина, ведь теперь я ваш

И вы моя. Пусть рок меня настигнет,

Но вы живите вечно! — Сядьте здесь,

На этот стул единственный, а я

Склонюсь к кудрям и лбу, что, как цветы,

Все поднимаются… Глаза и губы,

Твой подбородок, шея — как их запах

Влечет мое лицо! Всегда смотрите

Лишь так, покуда я не превращусь,

Возлюбленная, в вас!

Вы близ меня,

И я близ вас — и за руку держу вас…

И рядом мы: все правда. Слава Богу!

Ну, говорите же!

О, час грядущий!

Из камня должен я иссечь Тидея;

Но как работать мне, когда вы здесь?

Где мне поставить вас? А ведь когда-то,

Трудясь над глыбой, здесь я видел небо

Без вас! Ах, буду ль я работать вновь —

Вновь обрету ли старые привычки —

Велю ли замыслу быть неподвижным,

Пока он переносится на камень?

И буду ль грезить возле вас, о, правда —

Живая правда, что садится, ходит

Со мной?

Ну, говорите!

Нет, сначала

Смотрите, ваши письма! Я придумал

Запрятать их в Психеину одежду;

Которое же больше выпадает?

А… это, что лучом упало лунным

В мой мир!

О, этот взор опять свершает

Обзор меланхоличный, милый, тихий

Всей комнаты, чтоб вновь остановиться

На мне с тоской и неким удивленьем,

Как будто дух по воле Бога мучит

Наш мир и, вдруг остановившись, смотрит

Мгновенье с изумленьем и печалью

На все, что нежно и должно погибнуть!

На книги смотрите? Пусть будут в радость

Им тоже ваши первые слова:

Вот здесь Колутус… [5] Греческий поэт, живший в Египте (примеч. Н. С. Гумилева) . скриб Виссариона

Его писал лазурным, бурым, красным —

Прочтите строчку… Нет, Гомер сначала

Пусть мне дохнет из уст моей гречанки!

Вот Одиссея грубый черный шрифт,

С засушенными желтыми цветами,

Чтоб открывать великие места;

«Т а к о н с к а з а л и в А н т и н о я б р о с и л

С в о й д р о т»… цветок скрывает остальное!

Опять глядите? Там мои статуи!

Здесь не смотрите — этой надо в бронзе

Быть отлитой. Вот воин Алеманов,

Жезл на бедре, из золота и черни.

Нет, повернитесь к этой! Не узнали?

Я думал, вы узнаете себя,

Какой я представлял вас — Ипполитой

Нагой на нумидийском скакуне!

Вы помните? «Лепи в рельефе смелом, —

Писали вы, — пока я не приду,

Афинянина, как у нас водилось,

Танцующего и в венке лавровом,

Что встал под миртовой поднятой веткой».

«И п а р х а с м е р т ь х в а л и т е, — кличут гости, —

П о к а н а д г о л о в о й т в о е ю м и р т

П е в ц а и в о и н а: в с т а в а й т е в с е».

И вашу мысль я выразить старался!

На круглом диске только куча рук,

Разбросанных везде и отовсюду,

Но все сходящиеся посредине —

Все служат рамой одному лицу

Певца, что с просветленными очами,

Очами, обращенными вовнутрь,

Где призрачные образы родятся,

Поет, не замечая арки рук,

Ни капанья вина с промокших листьев

Над головой, ни сброшенных корон

Фиалок и петрушки на земле, —

Поет, и дух-хранитель в промежутках

Его победный одобряет гимн!

Но ты скажи мне «хорошо» — скажи!

Ведь ты глядишь — о, это не мечтанье!

Материя моей же жизни, мрамор

Вплоть до молчанья! Раньше чем нашел

Я Фину во плоти, я приучался

Материю во всей природе видеть,

Чтобы рождалась лучшая в искусстве:

Все вещество к одной стремилось форме

Прекраснейшего тела человека…

Его напоминающие зерна

Везде — цветы, деревья, плод хотя бы…

Над персиками розовая форма

Их продолжает, к ним склонясь, как пчелка,

И розовые члены в чаще — видишь,

Как вся Дриада из плода возникла!

Но можно быть и мастером материй,

В них скрытые способности ловить!

От глины с легкой, нежной оболочкой,

Что придает воздушным поцелуям

Фигуру странную в жемчужном свете, —

До стали повелительной и хрупкой,

Уверенной, что выражает мысль,

Из мира прямо взятую: но мрамор! —

Покорный мне, как будто существо

Святое, первобытное, из сердца

Земли, там, где само родит само,

В котором ты найдешь и все другое;

До воздуха его вы истончите,

В алмаз сгустите; разве нет металла

Под пятнами, где мой резец проходит?

Не мясо — там, где обнажаю я

От клочьев сине-кровяные вены?

Не пламя — в тех извилинах, где, быстрым

Снарядом, метко пущенным, сраженный,

Краснеет он, и жар встает и бродит

На этом месте?..

Фина, что с тобою?

Бледнеют щеки, взор темнеет тихо!

А, ты умрешь — я знал, что ты умрешь!

Фина

(начинает после того, как он долго молчал)

Теперь конец… Конечно, надо было

Прийти концу! К чему ж мне говорить

Их речь нелепую? Да я не вспомню

И половины; мне теперь нет дела

Ни до Натальи старой, ни до них.

А вы — что вы? — и если не скажу

Я слов, что натвердила мне Наталья,

То только для того, чтоб удержаться

На высоте, куда ваш голос поднял

Меня, и вновь внимать ему. Но вы

Начнете ли опять, теперь, оставив

Жизнь музыки и вместе с ней меня?..

Начните же, и будем мы, как раньше,

Над миром.

Как глаза красивы ваши!

Ах, если б я смотрела снизу вверх

На них всегда, — мне кажется, весь грех,

Вся память о свершенном зле иль муке —

Все пролилось бы ниже, до земли,

Ее коснулось бы и там осталось,

Чтоб больше никогда меня не мучить,

Ту часть меня, что чистой всходит к небу,

Притянутая этими глазами!

Я поднимаюсь, а позор и мука,

Они внизу остались — сохраните

Меня над миром!