Игорь Северянин - Полное собрание стихотворений

Поэтов Гофман в ужасе речей?

1926

Тяжелой поступью проходят гномы.

Все ближе. Здесь. Вот затихает топ

В причудливых узорах дальних троп

Лесов в горах, куда мечты влекомы,

Студеные в фиордах водоемы.

Глядят цветы глазами антилоп.

Чьи слезы капают ко мне на лоб?

Не знаю, чьи, но как они знакомы!

Прозрачно капли отбивают дробь,

В них серебристо-радостная скорбь,

А капли прядают и замерзают.

Сверкает в ледяных сосульках звук.

Сосулька сверху падает на луг,

Меж пальцев пастуха певуче тает.

1927

Путь конквистадора в горах остер.

Цветы романтики на дне нависли.

И жемчуга на дне – морские мысли -

Трехцветились, когда ветрел костер.

Их путешественник, войдя в шатер,

В стихах свои писания описьмил.

Уж как Европа Африку не высмей,

Столп огненный – души ее простор.

Кто из поэтов спел бы живописней

Того, кто в жизнь одну десятки жизней

Умел вместить? Любовник, Зверобой,

Солдат – все было в рыцарской манере.

…Он о Земле тоскует на Венере,

Вооружась подзорною трубой.

1926 – 1927

Его улыбка – где он взял ее?-

Согрела всех мучительно-влюбленных,

Униженных, больных и оскорбленных,

Кошмарное земное бытие.

Угармонированное свое

В падучей сердце – радость обреченных,

Истерзанных и духом исступленных -

В целебное он превратил питье.

Все мукой опрокинутые лица,

Все руки, принужденные сложиться

В крест на груди, все чтущие закон,

Единый для живущих – Состраданье,

Все, чрез кого познали оправданье,

И – человек почти обожествлен.

1926

“Любовь к тебе была б тебе тюрьмой:

Лишь в безграничном женщины – граница”.

Как тут любить? И вот Дубровник снится,

Возникший за вспененною кормой.

Ах, этой жизни скучен ход прямой,

И так желанна сердцу небылица:

Пусть зазвучит оркестр, века немой,

Минувшим пусть заполнится страница.

“Земная дева ближе к небесам,

Чем к сердцу человеческому”,– сам

Он говорит, и в истине той – рана.

Как тут любить? А если нет любви,

Сверкни, мечта, и в строфах оживи

Всю царственность республики Ядрана.

Замок Hrastouec Slovenija

5-IХ-1933

Дни детства. Новгородская зима.

Листы томов, янтарные, как листья.

Ах, нет изобразительнее кисти,

Как нет изобретательней ума.

Захватывающая кутерьма

Трех мушкетеров, участь Монте-Кристья.

Ты – рыцарство, ты – доблесть бескорыстья,

Блистательнейший Александр Дюма.

Вся жизнь твоя подобна редкой сказке.

Обьектом гомерической огласки

Ты был всегда, великий чародей.

Любя тебя, как и во время оно,

Перед тобой клоню свои знамена,

Мишень усмешек будничных людей.

1927

Он в жизнь вбегал рязанским простаком,

Голубоглазым, кудреватым, русым,

С задорным носом и веселым вкусом,

К усладам жизни солнышком влеком.

Но вскоре бунт швырнул свой грязный ком

В сиянье глаз. Отравленный укусом

Змей мятежа, злословил над Иисусом,

Сдружиться постарался с кабаком…

В кругу разбойников и проституток,

Томясь от богохульных прибауток,

Он понял, что кабак ему поган…

И богу вновь раскрыл, раскаясь, сени

Неистовой души своей Есенин,

Благочестивый русский хулиган…

1925

Он понял жизнь и проклял жизнь, поняв.

Людские души напоил полынью.

Он постоянно радость вел к унынью

И, утвердив отчаянье, был прав.

Безгрешных всех преследует удав.

Мы видим в небе синеву пустынью.

Земля разделена с небесной синью

Преградами невидимых застав.

О, как же жить, как жить на этом свете,

Когда невинные – душою дети -

Обречены скитаться в нищете!

И нет надежд. И быть надежд не может

Здесь, на земле, где смертных ужас гложет,-

Нам говорил Жеромский о тщете.

1926

– Так вот как вы лопочете? Ага!-

Подумал он незлобиво-лукаво.

И улыбнулась думе этой слава,

И вздор потек, теряя берега.

Заныла чепуховая пурга,-

Завыражался гражданин шершаво,

И вся косноязычная держава

Вонзилась в слух, как в рыбу – острога.

Неизлечимо-глупый и ничтожный,

Возможный обыватель невозможный,

Ты жалок и в нелепости смешон!

Болтливый, вездесущий и повсюдный,

Слоняешься в толпе ты многолюдной,

Где все мужья своих достойны жен.

l 927

По кормчим звездам плыл суровый бриг

На поиски угаснувшей Эллады.

Во тьму вперял безжизненные взгляды

Сидевший у руля немой старик.

Ни хоры бурь, ни чаек скудный крик,

Ни стрекотанье ветреной цикады,

Ничто не принесло ему услады:

В своей мечте он навсегда поник.

В безумье тщетном обрести былое

Умершее, в живущем видя злое,

Препятствовавшее венчать венцом

Ему объявшие его химеры,

Бросая морю перлы в дар без меры,

Плыл рулевой, рожденный мертвецом.

1926

Во дни военно-школьничьих погон

Уже он был двуликим и двуличным:

Большим льстецом и другом невеличным,

Коварный паж и верный эпигон.

Что значит бессердечному закон

Любви, пшютам несвойственный столичным,

Кому в душе казался всеприличным

Воспетый класса третьего вагон.

А если так – все ясно остальное.

Перо же, на котором вдосталь гноя,

Обмокнуто не в собственную кровь.

И жаждет чувств чужих, как рыбарь – клева;

Он выглядит “вполне под Гумилева”,

Что попадает в глаз, минуя бровь…

1926. Valaste

Влюбилась как-то Роза в Соловья:

Не в птицу роза – девушка в портного,

И вот в давно обычном что-то ново,

Какая-то остринка в нем своя…

Мы в некотором роде кумовья:

Крестили вместе мальчика льняного -

Его зовут Капризом. В нем родного -

Для вас достаточно, сказал бы я.

В писательнице четко сочетались

Легчайший юмор, вдумчивый анализ,

Кокетливость, печаль и острый ум.

И грация вплелась в талант игриво.

Вот женщина, в которой сердце живо

И опьяняет вкрадчиво, как “мумм”.

1927

Материалистический туннель

Ведет нежданно в край Святого Духа,

Над чем хохочет ублажитель брюха -

Цивилизации полишинель.

Хам-нувориш, цедя Мускат-Люнель,

Твердит вселенной: “Покорись, старуха:

Тебя моею сделала разруха,-

Так сбрось капота ветхую фланель…”

Но в дни, когда любовь идет по таксе,

Еще не умер рыцарь духа, Аксель,

Чьей жизни целью – чувство к Ингеборг.

И цело завещанье Михаила

С пророчеством всему, что было хило,

Любви вселенческой познать восторг!