Виктор Авин - Учись, студент! (Сборник стихов)

Она спала на краешке кровати
боялась видно Бога поломать
а может ждала конюха в объятья
чтобы в затылок мог ей подышать
прижавшись холуем к ее хвосту
Она спала на краешке кровати
откинув руку за спину (не ту)
ладошка лодочкой у задранного платья
ждала как милостыню теплые яички
в мешочке, чортом данным мужыку
Она спала на краешке кровати
обутая в ботинки-черевички
с второй рукой, засунутой (не той)
а на другом краю валялся муж, в бок
его был вставлен ключик заводной
вращался ключик медленно, порой
казалось что он двигает рукой (той)
сейчас ее коснется и погладит
она уже проснулась и косит…
…Не место на кровати Бога красит
а крылья что муж прячет за спиной
вспорхнул он, полетел, она заржала
вскочила, замотала головой
легла опять на краешек кровати.
Засунула. Заснула. Чорт с тобой.

Стоял на площади, без глаз, с табличкой «киллер»
слепой старик и пел о том что видел шиллер,
о том что бедные топили в луже вилы
им печи виллами топили купцы-поцы
втирали в жопы жены их газетный стронцый
стирали пятна на баках соборов овцы
но опцыоны не укладывались в опцыи
на нас идут войной невидимые псы.
От них не спрячется ни дочка в главной фирме
от них не спрячется ни почка вербы зимней
до них и шапкой-невидимкой не докинешь
им в будку сунешь щит и мечь — уже не вынешь
от них несет одеколоном «boss» и псиной
Снимай со стен свое оружье — кол осиновый
воткни в себя и обернись голодным волком
И спрячься в сейф и там епись на верхней полке.
Стоял на площади Старик и пел и плакал
у ног его алкАл то Бог, то голый мальчик
Старик обрезал коготок ему на пальчике
и по лекалу сшил трусы из флага, на кол
надел и вдруг преобразился в пса покорного
у ног их сука с течкой, в пасти — непокорный
малыш убил их всех из «стечкина», из джинсов
сказав: «Я памятник воздвиг Дзержинский!»
(а препинанья знак украл «Нерукотворный»)

Я не люблю свой черный галстук
что белой линией обводит
края страны; московский узел
он тянет вниз и горло давит
и даже запонка златая
мой Петербург- искус не будит.
Люблю чтоб ворот нараспашку!
На шее родинка печатью
как то пятно на промокашке
видна была чтоб на таможне
при въезде женских рук на плечи
люблю подчеркнуто беспечный
помятый вид своей рубашки
как-будто это в зиму пашня.
Люблю люблю я брюк помятых
знакомый вид как две дороги
одна с колддобинами — в воду
вторая в небо вся в рипеях!
Я не люблю как чудо в перьях
ходить во фраке руки в боки
но вот что странно — вид глубокый
солидный взгляд осанку (сбоку)
мне придают и фрак и брюки
и воротник стоячий сучий
такой знакомый вид у бабочки
все потому что туфли лодочкой
должны блестеть — как я люблю!
Должны блестеть в любое время
когда храплю пускаю семя
в кулак сморкаюсь кроя матом
(в чужой кулак) и в «Агалатово»
в навоз схожу на белом тракторе
В Ньюарке с паркером (просыпалось)
Но почему но почему
я так люблю и так люблю?
— А потому что в прошлой жизни
ты был Премьером в Какманду
сказал мне Бог закинув удочку
и плюнув в морду мотылю.

На свете, подруга, есть много еще эстэт-туеток — мужчин
они в коллективах проспектов, а коллективу ты лишь верна (была)
И это значит, что сунет познание (рог) в рот тебе Отец Сатана
а ты, сука с порванным ртом, днем дашь сыну его молока.
И он, сыночек твой, преданный правдой на каждый «раз»
еще до того как успел обезьяну в себе и тебе предать
воскликнет Бога в п*зде увидев: «Епана мать!»
И кинет тебя и трахнет в твоем лице «Чужую-2».
Уже подстелено вам там смердное ложе, за садом, ма… «За!»
Иже и с Ним голосуют насиловать всем небеси (их не беси)!
То же поет соло «до» и «соль» добавляя в пиво Бог «АлкО»!
На же, столкни ссына к себе, ссука, пусть щупает твой лоб в трико!
…Ушла в шоколаде как лошадь — на крупе сыночек в мешочке солома, у рта.
Утра утрат не видно было давно но вечно над ними висела прикольно типа
пробитая жур-клином окольным — осиновый лист-блин луна, и тихо
только слышны были в саду романо-финансов звон, частушки да арии горЬ.

На Лубянке, у парадного подъезда «М»
у ступеней вниз, в подземный переход
озадаченно дыша стояла зебра
увидав впервые в жизни гололед.
А внизу, стуча копытом в грязный кафель
и мечтая: «дотянуться бы губой
до седла с к нему привязанным портфелем»
влажным глазом зебру мерил старый мерин
А жираф ловил машину головой
опуская как шлагбуам, на медведей
и волков, зайчат и львиц, что едут, едут
поднимая перед носом чтоб не сбили
Он цеплял летящих по небу людей
и в «флажках» уже как рея голова его и шея
зебра громко рассмеялась, покатилась и упала
ободрав себе всю попу об ступени. Дул ей Мерин
на ушибы целый вечер, а потом они ушли на водкопой.

Анапестовый, надушенный грушевый
сад весенний, кружат листья золотые
облетают ветви мягкие снежинки
под дождем грибным…Часы остановили!?
Или нет — остановилося пространство
А точнее — все уперлось будто в стену
Впрочем, в сад тогда въезжали б бэтээры
из давно почившем в бозе СССРа
в бэтээры бы вростали баобабы
из далекого арабского израиля
если нет в пространстве данного сценария
если прошлое въезжает настоящим
в то что будет, значит некто держит стрелки
на нуле часов в любое время года
И в меня вбегает мальчик безголовый
а за ним вбегает дед хромой, пердастый
в анапестовый, надушенный грушевый
в сад фантазий, сумашествий, сладострастий…

Ну, слава Богу, дОжил я, искрится
под светом фар моих (гм) пыльца
с плаща несущейся по небу кобылицы
упавшего слуги Христа с Крыльца.
Ну слава Богу, вьюжит и метелит
в окно авто мое и печка бр-р-ррахлит
борясь с парами «хмелики-сунели»
в косых потоках снега вид копыт
да хвост гнедой, да плач навзрыд
клаксона фуры под мостами «Идиота» [1] «Американские мосты» на обводном канале в Петербурге, там все время застревает одна и та же фура не вписавшись габаритами по высоте, из-за чего образуется гигантская пробка, поскольку движение к Американским мостам, естественно, односторонее — по бокам косогоры да канал, и не свернуть настоящим мужчинам с выбранного пути…
он движется навстречу!..Лишь бодрит
что движусь я сос-корыстью потока:
по пульке крови на киломЕтро/миллилитр.