Александр Житинский - Снежная почта

«Я не так уж глуп,—
Проворчал дурак.—
Вот звезда Дануб,
Вот созвездье Рак.

Вижу Южный Крест,
Вижу Млечный Путь…
Столько разных мест
Знает кто-нибудь?»

Ворон каркнул раз,
Ворон каркнул два
И, скосивши глаз,
Он сказал слова:

«Черен день-деньской,
Страшен час суда.
Где звезда тоской,
Там близка беда».

И, сказавши так,
Дальше полетел.
Ну, а наш дурак
На звезде сидел.

Чтоб понять мораль
В небо не смотри.
Бесконечна даль.
Истина внутри.

Мертвые, мертвые,
совершенно мертвые люди
Пьют, смеются похабному анекдоту.
Мертвые женщины носят мертвые груди
Так, словно выполняют общественную работу.

Когда же я умер? Какую смертную дату
Прикажете выгравировать на блестящей табличке?
Мертвый мой голос, точно завернутый в вату,
Не имена называет теперь, а клички.

Мертвые лица склонились ко мне с участьем.
Мертвым надеждам не суждено сбыться.
Как?
Вот это и называется счастьем?
И ради этого стоит на миг продлиться?

Обращаюсь к читателю,
А читателя нет.
Предан скоросшивателю
Мой словесный портрет.

В тонких линиях абриса
Невесомый почти,
Он – посланье без адреса,
Кто-нибудь, да прочти!

Не прошу снисхождения
За мое ремесло.
Все мои заблуждения —
Незаметное зло.

Мой потомок с беспечностью
Их осудит, смеясь.
Вот и будет мне с вечностью
Долгожданная связь.

Даты жизни целой
В строчки уложу.
Вот еще незрелый
Вам рукой машу.

В горделивой позе,
Точно чемпион,
Неподвластный прозе
Нынешних времен.

Вот уже умнее
И печальней взгляд.
Что со мною? Старею.
Возраст виноват.

Кое-что усвоил
Из простых манер.
Понял, чту я стоил
Раньше, например.

Вот совсем уж скучный,
Умудренный весь,
Неблагополучный,
Утерявший спесь,

Слабый, виноватый
Напрочь, навсегда.
Вот такие даты.
Месяцы. Года.

Долго совести до Бога добираться.
Долго сор мести и долго завираться.

Долго книжные осваивать науки.
Всем мы ближние, но в этом столько муки!

Долго, долго драться с собственною тенью.
Чувство долга – многолетнее растенье.

Долго повести печатать на бумаге.
Чувство совести нуждается в отваге.

Я вспомнил всех, кого я не любил
(Их оказалось на поверку мало):
Приятеля, с которым водку пил,
Его жену, что всё на свете знала,
Ученого соседа моего,
Известного поэта одного,
А может, двух… Учительницу пенья,
Редактора на радио, кому
Высказывал в письме я точку зренья,
Неясную тогда мне самому.
Я вспомнил всех, кого я не любил,
И оказалось: я покладист был.

Я вспомнил всё, к чему был равнодушен
(Я не скажу, что вовсе нетерпим).
Успех у женщин? Он, конечно, нужен,
Но вот хлопот не оберешься с ним.
Тщеславие меня не подгоняло
И зависти я, вроде бы, не знал.
Не требовал от ближних пьедестала,
И то сказать: к чему мне пьедестал?
Всё выходило так, что я не воин,
Хотя в себе уверен и спокоен.

Я вспомнил всё. А то, что позабыл,
Фантазией расчетливо восполнил.
Я вспомнил всех, но я тебя не вспомнил.
Не потому, что тоже не любил,
А потому, что страсти не в почете,
Спокойствие оплачено ценой
Достаточной, и при таком расчете
Тебе одной известно, что со мной.

1972

Эти письма порви поскорей,
Раскроши их на малые дольки
И развей за окошком… но только
Ни о чем, ни о чем не жалей.

Всё, что было когда-то милей
И любого подарка дороже,
Выбрось в форточку разом… и всё же
Ни о чем, ни о чем не жалей.

И вина напоследок налей,
Пригуби из бокала немного
И забудь меня, но… ради Бога,
Ни о чем, ни о чем на жалей!

1974

Безрадостна любовь в разлуке вековой.
Пора уже смахнуть на письмах паутину.
Я в затяжном прыжке лечу вниз головой,
И звездный ветерок мне зябко дует в спину.

Безрадостна любовь без губ твоих и глаз,
Без видимых примет и без прикосновений.
Какой небесный дух отнял ее у нас?
Обнял тебя, унес – какой жестокий гений?

Безрадостна любовь, сгоревшая в два дня.
По Млечному Пути нельзя шататься праздно.
Лети за мной, лети! Не покидай меня!
Но не губи себя – бессмысленно, напрасно…

1974

Печку на ночь затопили,
Принесли вязанку дров,
Стол накрыли, чай попили,
Разогрели чаем кровь.

Все дневные огорченья
И превратности судьбы
Без особого мученья
Вылетели из трубы.

Только влажный шепот сада
И бормочущая печь —
Вот и всё, что было надо,
Чтобы выпрямилась речь.

Чтобы тайные изломы
Нашей жизни суетной
Стали вовсе незнакомы
И ходили стороной.

1976

На Васильевском острове ночь коротка.
Над Васильевским островом спят облака,
Повторяя его очертанья,
Прикрывая ночное свиданье.

В темных сквериках липы наклонно торчат,
И какие-то типы в подъездах молчат.
Сигаретки горят со значеньем,
Приглашая к ночным приключеньям.

На Васильевском острове глуше шаги.
Синий ангел слетает с трамвайной дуги
И лицо твое искрой крылатой
Вырывает из тьмы вороватой.

Сотня окон разинула черные рты
И глотает холодный настой пустоты,
Но не спрятаться нам, не согреться.
В этом городе некуда деться.

1976

Все поэты с ума посходили,
Повлюблялись, забросили стих,
Поглупели, забыли о стиле,
Никакой нет управы на них!

В январе, феврале и апреле,
В сентябре, октябре, ноябре
Всё грустили, печалились, млели,—
Вечерком, среди дня, на заре.

Ревновали, искали предлога,
Уезжали черт знает куда.
И – ни рифмы, ни буквы, ни слога,
Только письма туда и сюда.