Константин Фофанов - Полное собрание стихотворений

И вот над губою усы затемнели,

Он строен, он вырос с дубок молодой,

Заздравные кубки в чертоге звенели,

Приветствуя принца с расцветшей душой.

Но, чокаясь дружно ответным бокалом,

Улыбкой даря обольщенных гостей,

Принц нежною думой следит не за балом,

И ждет не дождется рассветных лучей!

Он жаждет увидеть желанное чудо,

Что скрыто стеною, как мраком завес.

Какие он перлы добудет оттуда,

Чем гордость насытит из мира чудес?

Он ждет и трепещет огнем лихорадки,

Он кудри пышней разметал по плечу,

Оправил плаща драгоценные складки,

И весь он сияет, подобно лучу.

По лестницам звучным принц шествует бодро,

Он рад, что дождался свободного дня,

И треплет коня горделивые бедра…

Вот шпорами брякнул, – и сел на коня.

Раскрылися стены. Принц едет – и что же

Он видит, свергая тяжелый запрет?

Как мало все это на грезы похоже,

На сны золотые младенческих лет!

Сырая дорога чернеет неровно:

У стен заповедных теснятся кругом

Какие-то камни, и щебень, и бревна,

Кирпич и рогожи, и кучи с песком.

В тяжелых одеждах поспешные люди

Снуют с озабоченным мраком лица…

Так вот о каком он загадывал чуде!

Так вот что скрывалось за парком дворца!

Он едет в селенье. Как мрачно! Заране,

Приветствуя славного принца приход,

Спешит в драпировки, гирлянды и ткани

Скрыть ветхую бедность тщеславный народ.

Но что ж не скрывает он копоть одежды,

Убогие дровни и жалких коней?

Царевич бледнеет, и меркнут надежды

Пред горькою правдой прозревших очей.

Так вот эти гномы, кем созданы парки,

Кем создан его величавый чертог.

Так вот эти феи, что слали подарки

К нему, чтоб он счастьем насытиться мог!

Задумчиво едет царевич обратно.

И грустно он входит под своды дворца.

Теперь ему стало несчастье понятно,

И нет ему счастья под кровом отца.

Он бархат свой роздал, он меч свой забросил,

Былые забавы постыли ему.

На лодке любимой не слышен плеск весел,

Не будит звук арфы вечернюю тьму.

Он чаще, все чаще чертог покидает,

Он учится жизни в иной стороне.

И радость былая дымится и тает,

Как воск ароматный на ярком огне.

Беднее одежда на ласковом принце,

Грустнее мерцанье стыдливых очей,

И перстень не блещет на белом мизинце:

Он голоду брошен в пучину страстей.

Принц темные кудри остриг; как невольник,

До ночи глубокой скрывается он,

Где жизнь и жужжит и хлопочет, как пчельник,

Как будто бы ищет умчавшийся сон.

И скоро покинут был принцем печальным

Дворец заповедный. Напрасно гонцы

Искали по странам, и ближним и дальним,

Надменно стучася в чужие дворцы.

Принц – сгинул! Исчез, как залетная птица,

В рассветном тумане… Как вздох отошел!

И если погиб он, то где же гробница?

И если живет он, то где же престол?

1897

Когда его судьба не мучила сурово

И в небеса мечты волшебные влекли,

Как часто повторял он с детства это слово:

“Поэзия есть бог в святых мечтах земли”.

Тогда он жизнь любил и веровал так страстно

В поэзию, в добро, в свободу и любовь,

Что даже родичи подшучивали властно

И на его восторг – нахмуривали бровь.

Он с ранних лет стал петь, все больше о небесном:

О вечности, любви, о грезах и цветах;

Он в мире не хотел исчезнуть неизвестным,

Кончина ранняя вселяла тайный страх.

Наивный юноша, он думал, что со славой

Богатстве и почет к нему вернутся в дверь,

И вот чрез тридцать лет, с мучительной отравой,

С отчаяньем в груди, терзается теперь.

Меж тем как где-нибудь в заброшенном селеньи

Счастливый юноша досужим вечерком

Восторженно твердит в его стихотвореньи

Созвучья легкие, склоняясь над столом;

Меж тем как стих его, затверженный украдкой,

Девица юная строчит в альбом подруг

И говорит о нем в мечтах с улыбкой сладкой:

“Как счастлив, кто создал такой волшебный звук!

Должно быть, он красив и смелым взором ясен.

О если бы его увидеть, хоть вдали!..

И это потому, что мир мечты прекрасен:

Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”

А он, создатель строф, волнующих так нежно,

Певец восторженной любви и красоты,-

Нахмурен, голоден, одет всегда небрежно,

Не может выбиться из бед и нищеты.

Подруга, что, пленясь прекрасными строфами,

С ним разделяла жизнь, насмешливо ушла

И музу прокляла, игравшую сердцами,-

Затем что бедностью истерзана была.

Ей надоело жить в священных недостатках,

Блестящей прозою ее с ума свели;

И шепчет вновь она в алмазах и перчатках:

“Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”

Поэта же язвят то клеветой, то сплетней.

Укоры рвутся с уст и сердце боль щемит.

О, лучше б жизнь прожить глупей и незаметней,

Чем вечно ощущать позорный жар ланит!..

Вот и теперь идет он городом огромным;

Вновь скоро Рождество и скоро Новый год.

Морозит… Снег хрустит… И силуэтом темным

Поспешно тень его озябшая идет.

Повсюду суета… Движение на рынках…

Пред конками толпы, разносчики кричат

И машут новыми журналами в картинках.

Весь в белом инее Александринский сад.

Здесь бюстов много есть писателей-собратьев…

Счастливые! Им нет забот земного дня!

И крепко держит их мороз в своих объятьях,

Но крепче их металл – без крови и огня!

И, голову склонив, как бы пугаясь дали,

Певец “Светланы” здесь… Остановись, внемли!

Ты видишь письмена на сером пьедестале:

“Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”

А дальше в золотом шеломе Исаакий,

Адмиралтейства шпиц вознесся, как стрела.

Мороз крепчает все… Торопится не всякий.

И медленно толпа на Невский поплыла.

В редакции тепло. Свет льется из камина.

Конторщики гремят “ренгтонкою”… Часы

Уныло тикают. К нему идет мужчина,

Изящен, надушен, закручены усы.

“У нас довольно есть из вашего… К тому же,

Редактор обещал не помещать стихов…

Авансы не даем: дела у нас все хуже!”-

Раскланялся, сказал: “pardon” – и был таков!

И вот поэт опять на улице холодной.

Движенье, суета… Зажглись огни вдали…

И едут, и идут… И мыслит он, голодный:

“Поэзия есть бог в святых мечтах земли!”

Толкнулся в новую редакцию. В ней – то же.

И подозрительно курносый господин

Смотрел через очки, как будто думал: боже,

Уже не сыщик ли от кружковых дружин?

Зашел к приятелю… Тот хмурится – без денег,

Бранит издателей, пальто стащил в ломбард.

Опять схватил бронхит, бродя весь день без денег,

И не на что побрить проросших бакенбард.

И вот поэт идет к приятелю другому…

Тот – как сапожник пьян и потчует вином.