Людмила Кулагина - Радость и грусть бытия

Как птицы, чего-нибудь да поклюю,
Пою, песней сердце латая,
И жаль только, осенью с ними на юг
Лететь не смогу, – не летаю.

Сплетаю кружева волшебных слов,
Как кружевница, трогая коклюшки,
Чтоб выткался узор прекрасных снов,
Чтоб там пестрели размышленья-мушки,

И чувства-бабочки и стрекоза мечты, –
И виртуальная дней жизни пища:
Крупинки счастья, грусти, красоты,
Чтоб в будущем, когда я стану нищей,

Обобрана годами, как и все,
Могла питаться прошлого нектаром,
И в памяти – живительной росе,
Играла б жизнь цветным хрустальным шаром.

Утро блещет позолотой
На шкатулке, на иконах,
И сияет за неплотной
Штор завесою оконной.

В тёмной шкафа полировке
Свет, предметы отражая,
Как обманщик прозы ловкий,
В сказку дом преображает.

За туманностью торшера
Средь цветов зеркальных джунглей,
То ль в лесу, а то ль в пещере
Огоньки сияют ýглей.

В интерьерный дубль туманный
Проникая сквозь предметы,
Сей реальностью обманной
Соблазнился взгляд поэта.

Я ныряю вглубь пространства,
С отражением сливаясь,
Сквозь предметности нюансы
В мир зеркальности внедряясь.

Не к реальности привязкой,
Не к унылости невзрачной, –
Миг побуду Феей в сказке
С её хрупкостью прозрачной.

Но изменишь взгляда ракурс, –
Пропадает ощущенье,
Что давало сердцу радость:
В сказку дома превращенье.

Из окна прохладой веет.
Блажь иллюзий исчезает.
В жизнь твою на место Феи
Будни тыквою влезают…

На утлой лодчонке по гребням-волнáм,
По бурям житейского моря
Плыву, озираясь по всем сторонам,
Я в поисках места без горя.

От горя к горáм, от мирской суеты –
К лагунам в морскую обитель,
На лодке дырявой везу я мечты,
Себе и маяк и смотритель.

Несётся в обитель затишья мой чёлн,
К своей благодати жемчужной.
Балласт прежней жизни лежит кирпичом, –
Когда-то он станет ненужным.

Он близок уже – вожделенный тот край,
Где брошу заветный свой якорь.
Откроется взорам лазоревый рай,
Желанный и солнечно-яркий.

Мой аквамарином пронизанный рай,
К тебе я плыву сквозь ненастья.
Прошу у судьбы: бреши в лодке задрай
И дай хоть немножечко счастья.

Солнце сто раз появлялось,
Пряталось снова за тучкой.
Всё, что росло, то качалось
Оптом, и врозь, и поштучно.
Ветер в лицо дул нам встречный
Порцией пыли бросаясь.
Кот ел подачку, увечный.
Шли мы, его не касаясь,
Шли с рюкзаками на рынок,
В окна по ходу глазели.
Шли, не жалея ботинок
Мимо берёзок и елей.
Сзади остались: овчарка,
Белый, с кудряшками пудель,
Дом «новорусского» с аркой
И облака, словно пудинг,
Взбитый со сливками в небе.
Шли мы на рынок, однако.
Но о насущном нам хлебе
Думать мешала собака.
Прозу людей не приемля,
Пудель скакал, весь в кудряшках,
Словно спустилось на землю
Облако белым барашком.
Прыгало облако-пудель,
Чуя весны приближенье,
С óбразом пуделя люди
К рынку торѝли движенье.
Прыгало облако-пудель.
Шли мы за «харчем» на рынок.
В небе, похожем на пудинг,
Цвёл синий-синий барвѝнок…

Каша манная с малиновым вареньем,
Масла золотисто-жёлтый нимб.
Маминой заботы сотворенье,
Чьей рукой очаг любви храним.

По рецепту я сварила кашу,
Но чего-то в ней недостаёт.
Память мне платочком белым машет:
Мамин дух в той каше не живёт.

Каждый плéвел тянет к свету стебли,
Каждый злак под солнцем хочет жить.
Мне никто соломки не подстелет
Там, где камни бед и лужи лжи.

В прошлом все забавы и игрушки,
Взрослый мир надолго и всерьёз.
И вкусны хоть у чужих ватрушки,
Нет в них соли состраданья слёз,

Сладости нет маминой улыбки,
Щедрости отцовского рубля.
Пожелтели прошлого открытки,
Счастье детства спрятала земля…

Но сварю я снова каши манной,
Вспомнив вкус надежд и боль потерь.
Кашей манной – радостью обманной
Манну детства помяну теперь…

Здесь дом, изба, дворец, хоромы
Соседствуют то тут, то там.
Живые мёртвых здесь хоронят,
Стеречь оставив их крестам.

И в день помина, вторник Пасхи
Придут покойных навестить,
Надев на лица скорби маски.
Иные будут голосить:

– Ой, на кого меня покинул?!..
Как без тебя теперь мне жить?
Зачем жива я, а ты сгинул?..
Как мне не плакать, не тужить?..

Вороны в небе над погостом.
Печаль поникнувших голов.
Уйдут все временные гости
Под звон и плач колоколов.

Ах, жизнь, зачем ты нас терзала?
Зачем манила и звала?
Окончен бал, пустеет зала.
Вот-вот наступит ночи мгла.

Что там нас ждёт, за тьмою ночи? –
То ль новый мрак? То ль новый свет?
Как хочет здéсь душа, как хочет
Хотя б намёк знать на ответ.

Но нет от Бога ни намёка.
Ни знака от Святых отцов.
Лишь редко в облаке далёком
Вдруг вспыхнет свет Его дворцов…

Как жизни ночь была пуста, темна,
Когда она, невыразима в слове,
Смотрела в душу из беззвёздного окна,
Где под луной, как встарь, ничто не ново.

Где мрак ночной съедал и цель и смысл,
Когда дневные затихали звуки,
И прерывалась нáчатая мысль
От страха неизбежности разлуки

Со всем, что было знáчимо, звалó
Когда-то к небольшим, но всё ж свершеньям.
Всё становилось так ничтожно и мало,
Что не заслуживало больше продолженья.

И так текли без цели, света дни,
И, как близнец, был день похож на прежний,
И никуда не звали уж они,
И луч надежды ни один не брезжил.

Когда ж развязка стала так близка,
Или, по крайней мере, обозрима,
Я перестала цель и смысл искать,
Но ощутила их «весомо, грубо, зримо».

Так ощущаешь жажду, боль, закат, –
Онѝ диктуют содержанье чувства.
Мой жизни путь зашёл в тупик, пока
К служенью не призвал алтарь искусства.

Всё изменилось. Ночь и тишина
Теперь друзья разбуженного слова.
И что с того, что перед тьмой одна,
И под луной, как встарь, ничто не ново?..