Уильям Йейтс - Стихи. (В переводах разных авторов)

"Горбун, Святой и Шут идут в конце,

Перед затменьем". Голову скорей

Сломает он, но не откроет правды.

Он засмеялся над простой разгадкой

Задачи, трудной с виду, — нетопырь

Взлетел и с писком закружил над ними.

Свет в башне вспыхнул ярче и погас.

Луна в небесах ночных

Вращалась, словно волчок.

И поднял голову кот,

Сощурил желтый зрачок.

Глядит на луну в упор -

О, как луна хороша!

В холодных ее лучах

Дрожит кошачья душа,

Миналуш идет по траве

На гибких лапах своих.

Танцуй, Миналуш, танцуй -

Ведь ты сегодня жених!

Луна — невеста твоя,

На танец ее пригласи,

Быть может, она скучать

Устала на небеси.

Миналуш скользит по траве,

Где лунных пятен узор.

Луна идет на ущерб,

Завесив облаком взор.

Знает ли Миналуш,

Какое множество фаз,

И вспышек, и перемен

В ночных зрачках его глаз?

Миналуш крадется в траве,

Одинокой думой объят,

Возводя к неверной луне

Свой неверный взгляд.

Пятнистая кошка и зайчик ручной

У печки спят

И бегут за мной -

И оба так на меня глядят,

Прося защиты и наставленья,

Как сам я прошу их у Провиденья.

Проснусь и не сплю, как найдет испуг,

Что мог я забыть

Накормить их, иль вдруг -

Стоит лишь на ночь дверь не закрыть -

И зайчик сбежит, чтоб попасться во мраке

На звонкий рожок — да в лапы собаке.

Не мне бы нести этот груз, а тому,

Кто знает: что, как,

Зачем, почему;

А что я могу, несчастный дурак,

Как только просить у Господа Бога,

Чтоб тяжесть мою облегчил хоть немного?

Я дремал на скамейке своей у огня,

И кошка дремала возле меня,

Мы не думали, где наш зайчик теперь

И закрыта ли дверь.

Как он учуял тот сквознячок -

Кто его знает? — ухом повел,

Лапками забарабанил ли в пол,

Прежде чем сделать прыжок?

Если бы я проснулся тогда,

Окликнул серого, просто позвал,

Он бы, наверное, услыхал -

И не пропал никуда.

Может, уже он попался во мраке

На звонкий рожок — да в лапы собаке.

Этот толстый, важный жук,

Что жужжал над юной розой,

Из моих дурацких рук

На меня глядит с угрозой.

Он когда-то был педант

И с таким же строгим взглядом

Малышам читал диктант

И давал заданье на дом.

Прятал розгу между книг

И терзал брюзжаньем уши…

С той поры он и привык

Залезать бутонам в души.

Женская красота — словно белая птица,

Хрупкая птица морская, которой грустится

На незнакомой меже среди черных борозд:

Шторм, бушевавший всю ночь, ее утром занес

К этой меже, от океана далекой,

Вот и стоит она там, и грустит одиноко

Меж незасеянных жирных и черных борозд.

Сколько столетий в работе

Душа провела,

В сложном расчете,

В муках угла и числа,

Шаря вслепую,

Роясь подобно кроту,-

Чтобы такую

Вывести в свет красоту!

Странная и бесполезная это вещица -

Хрупкая раковина, что бледно искрится

За полосою прибоя, в ложбине сырой;

Волны разбушевались пред самой зарей,

На побережье ветер накинулся воя…

Вот и лежит она — хрупкое чудо морское -

Валом внезапным выброшенная перед зарей.

Кто, терпеливый,

Душу пытал на излом,

Судеб извивы

Смертным свивая узлом,

Ранясь, рискуя,

Маясь в крови и в поту, -

Чтобы такую

Миру явить красоту?

Отчего ты так испуган?

Спрашиваешь — отвечаю.

Повстречал я в доме друга

Статую земной печали.

Статуя жила, дышала,

Слушала, скользила мимо,

Только сердце в ней стучало

Громко так, неудержимо.

О загадка роковая

Ликований и утрат! -

Люди добрые глядят

И растерянно молчат,

Ничего не понимая.

Пусть постель твоя согрета

И для грусти нет причины,

Пусть во всех пределах света

Не отыщется мужчины,

Чтобы прелестью твоею

В одночасье не прельститься, -

Тот, кто был их всех вернее,

Статуе устал молиться.

О загадка роковая

Ликований и утрат! -

Люди добрые глядят

И растерянно молчат,

Ничего не понимая.

Почему так сердце бьется?

Кто сейчас с тобою рядом?

Если круг луны замкнется,

Все мечты пред этим взглядом

Умирают, все раздумья;

И уже пугаться поздно -

В ярком свете полнолунья

Гаснут маленькие звезды.

"

Нетерпеливая с пелен, она

В тюрьме терпенья столько набралась,

Что чайка за решеткою окна

К ней подлетает, сделав быстрый круг,

И, пальцев исхудалых не боясь,

Берет еду у пленницы из рук.

Коснувшись нелюдимого крыла,

Припомнила ль она себя другой -

Не той, чью душу ненависть сожгла,

Когда, химерою воспламенясь,

Слепая, во главе толпы слепой,

Она упала, захлебнувшись, в грязь?

А я ее запомнил в дымке дня -

Там, где Бен-Балбен тень свою простер, -

Навстречу ветру гнавшую коня:

Как делался пейзаж и дик, и юн!

Она казалась птицей среди гор,

Свободной чайкой с океанских дюн.

Свободной и рожденной для того,

Чтоб, из гнезда ступив на край скалы,

Почувствовать впервые торжество

Огромной жизни в натиске ветров -

И услыхать из океанской мглы

Родных глубин неутоленный зов.

Все шире — круг за кругом — ходит сокол,

Не слыша, как его сокольник кличет;

Все рушится, основа расшаталась,

Мир захлестнули волны беззаконья;

Кровавый ширится прилив и топит

Стыдливости священные обряды;

У добрых сила правоты иссякла,

А злые будто бы остервенились.

Должно быть, вновь готово откровенье

И близится Пришествие Второе.

Пришествие Второе! С этим словом

Из Мировой Души, Spiritus Mundi,

Всплывает образ: средь песков пустыни

Зверь с телом львиным, с ликом человечьим

И взором гневным и пустым, как солнце,

Влачится медленно, скребя когтями,

Под возмущенный крик песчаных соек.

Вновь тьма нисходит; но теперь я знаю,

Каким кошмарным скрипом колыбели

Разбужен мертвый сон тысячелетий,

И что за чудище, дождавшись часа,

Ползет, чтоб вновь родиться в Вифлееме.

Нет, не для старых этот край. Юнцы

В объятьях, соловьи в самозабвенье,

Лососи в горлах рек, в морях тунцы -

Бессмертной цепи гибнущие звенья -

Ликуют и возносят, как жрецы,

Хвалу зачатью, смерти и рожденью;

Захлестнутый их пылом слеп и глух

К тем монументам, что воздвигнул дух.

Старик в своем нелепом прозябанье