Эдгар По - Ворон(переводы)

Иль железная задвижка неизвестными снята?

Надо быть холоднокровней, всё решится без труда -

Просто ветер. Ерунда!"

Я раскрыл седые рамы, и в мои покои прямо

Из тумана, что, когда я выходил, был мёртво пуст,

Нагло хлопая крылами, отражающими пламя,

Ворон залетел и, чёрный, гордо сел на белый бюст

(У меня давно над дверью каменный Паллады бюст)…

Ждал ли я, что рассмеюсь?!

Как я мог не умилиться важности нежданной птицы?!

"Ах ты Ворон, лысый, смелый, мудрый (вспомнил я клише),

Древний, вещий и бесстрастный! Ты здесь явно не напрасно.

Как же звали тебя в землях, где лишь Ночь настороже?

Ворон, мрачный представитель мест, где Ночь настороже,

Каркнул: "Никогда уже".

Я взглянул на птицу рядом совершенно новым взглядом.

Пусть ответ её не слишком осветил собой вопрос,

Но не каждый вечер, верно, через окна (или двери)

Прилетает к людям Ворон, забирая вкривь и вкось

Черными как смоль крылами к бюсту белому на нос…

Что за чёрт его принёс?!

Он смотрел в глаза мне с выси, я же всё ещё от смысла

Понимания событий был существенно далёк.

Он вложил всю душу в фразу, от которой бедный разум

Трепетал… "Ушли надежды,- прошептать я еле смог,-

Так и ты уйдёшь с рассветом". Ворон как иной пророк

"Никогда уже" изрёк.

Птичье предзнаменованье поразило будто камнем,

Точно Ворон как-то понял то, что я его спросил.

"Может быть, так тяжко плачет твой хозяин-неудачник?!-

Я вскричал на птицу.- Может, он лишился всяких сил

В состязанье с мукой, горем? Потому, растратив пыл,

Он так часто говорил!"

Выпалив всё это залпом, я почувствовал, что стало

Веселее мне. Придвинув кресло ко двери входной

И присев на бархат мягкий, я обдумывал загадки,

Приговаривая тихо: "Я сейчас пойму, постой,

Что ты мне сказать пытался и что делаешь со мной,

Ворон старый и худой!"

Неосознанное чувство вызывали взгляды с бюста,

Опалявшие мне сердце демоническим огнём.

В голове творился хаос, и невольно вспоминались

Вечера и дни с любимой, разделённые вдвоём.

Даже бархат кресла помнит нас – счастливейших – вдвоём.

Никогда уже на нём

Не сидеть ей… И так странно: я вдыхал кадильный ладан, -

Словно некто бестелесный стал в мою обитель вхож,

Словно бы огонь в камине вырвал тени серафима.

"Боже!- я вскричал в волненье.- Ты забвенье мне даёшь!

Бесподобнейший напиток, чтоб забыть Линор, даёшь!

Как же морфий твой хорош!"

Ворон вновь свой клич прокаркал. Я торжествовал: "Оракул!

Я не знаю, чей посланник ты, и пусть сия печать

Не нарушится. Поведай, в мире, где пустынны беды,

Где слепую безнадёжность можно только повстречать,

Обрету ли я забвенье, чтобы сызнова начать?

"Никогда уже",- опять

Ворон мне ответ оставил. "Птица дерзкая иль Дьявол!

Ради бесконечных высей, ради стоптанных могил,

Ради Сил, которым служим, правду выложи наружу -

Суждено ли мне обняться с той, которую любил?

Суждено ль обнять в Эдеме ту, кого я так любил?"

Ворон снова посулил:

"Никогда уже". Из кресла я поднялся. "Интересно!

Пусть же эта фраза станет знаком к расставанью нам.

Прочь! Исчезни с бурей тусклой и из сердца вырви клюв свой.

Ни пера не оставляй здесь. Прочь! Вернись в ночной туман".

Ворон, точно слившись с камнем, верный собственным словам,

"Никогда уже" сказал.

…И с тех пор минуло время, но по-прежнему над дверью

На Паллады бледном бюсте, как на верхнем этаже,

Восседает Ворон скорбно, а каминный свет неровный

От него бросает оттиск на пол – серый зов душе,

За границу этой тени не сбежать моей душе,

Знаю, никогда уже!

(2003)

Это было в час полночный.

Бился я над древней строчкой -

был язык мудреным очень

в пыльной книге вековой…

И задолго до восхода

я услышал стук у входа -

Кто-то в эту непогоду

встретил дом печальный мой.

"Гость, – подумалось лениво -

гость в приют печальный мой.

Только гость – ко мне домой".

Помню ясно я и четко -

стыл декабрь морозом кротким,

Сквозь каминную решетку

темный жар в золе мерцал…

В книгах я искал забвенья,

но не помогало чтенье

Растворить во тьме виденье

девы, чистой как кристалл,

Той Линор, чей бледный призрак

в сонме ангелов витал…

Книги тщетно я листал.

Зашуршавший шелк портьерный -

мрачный, пурпурный, неверный -

Угнетал как запах серный -

ужас в шорохе его.

Чтобы сердце успокоить,

я сказал себе: "Не стоит!

Подойду – и дверь открою.

Ждут ответа моего.

У моих дверей уж долго

ждут ответа моего.

Ждут – и больше ничего".

Овладев собой немного,

я промолвил: "Ради Бога,

Сэр иль леди, вам дорога

здесь легла не для того,

Чтоб хозяева молчали.

Очень тихо вы стучали -

Я в своей ночной печали

не услышал ничего".

Сам словам своим не веря,

наконец, открыл я двери.

У порога моего -

тьма, и нету никого.

Звукам тишины внимая,

я стоял, не понимая,

ЧтО там шепчет ночь немая,

кроме слова одного.

То, что с губ моих слетало,

тьма мне эхом прошептала.

Словно вздох пустого зала

услыхал я от него.

Слышал я: "Линор!…" -

то эхо повторяло мне его.

Эхо – больше ничего.

Дверь прикрыв, вернулся в дом я.

Что услышал в стуке том я?

Но едва захлопнул том я,

громкий стук раздался вновь -

но теперь он громче вдвое!

Я подумал: "Ветер воет…

Ветер окна не откроет".

Кровь в виски – во весь опор…

Вдруг – не ветер? Вдруг за ставней -

моя нежная Линор!?

Ветер – или же… Линор!!?

Прочь засов – и из провала

черного – так ночь зияла -

в дом мой Ворона прислало

древней тайны волшебство.

С благородством паладина

Ворон сел на бюст Афины,

Что над входом в зал каминный

мной поставлен был давно.

Уравняв с собой античность,

Ворон сел ей на чело.

Сел – и больше ничего.

Возмущен его бесстыдством,

я спросил не без ехидства