Перси Шелли - Возмущение Ислама

Теперь мой летний труд окончен, Мэри.
С тобой я вновь, приют сердечный мой,
Как Рыцарь Фей, своей послушный вере,
С добычею вернувшийся домой,
С добычей для дворца его Царицы:
Не презри, если я мою звезду,
Сокрытую как бы во мгле темницы,
С твоею слил, когда я только жду,
Что, может быть, я встречу луч привета,
Тогда как ты — Дитя любви и света.

Окончен труд, что у тебя часов
Так много отнял, — он перед тобою!
Не в тишине задумчивых лесов,
Где ветви, встретясь, вьются пеленою,
Не там, где в полнозвучном забытьи
Журча, стремятся волны водопада,
Не между трав, где для моей ладьи
Затон был тиши, вспыхнет мне отрада,
Но близ тебя, души моей звезда,
Где сердцем в эти дни я был всегда.

Мечтой ласкал я светлые деянья,
Когда впервые с мира спала тень.
Проснулся дух. Я помню обаянье.
То был веселый свежий майский день.
Я шел меж трав, они в лучах блестели.
Я плакал, сам не зная почему,
Из ближней школы крики долетели,
Мир звуков, чуждых сердцу моему,
Враждебный ропот боли и обманов,
Скрипучий смех насильников, тиранов.

И, руки сжав, я посмотрел вокруг,
Но слез моих никто не мог заметить,
Я был один, кругом был светлый луг,
И, не боясь насмешку взора встретить,
Воскликнул я: "Хочу я мудрым быть,
Свободным, кротким, нежным, справедливым,
Не в силах я ни видеть, ни забыть,
Что сильный может злым быть и счастливым".
И я решил быть твердым навсегда,
И кротким я и смелым стал тогда.

И стал я накоплять с того мгновенья
Познанья из запретных рудников,
К тиранам полон был пренебреженья,
Не принимал мой ум пустых их слов,
И для души, в тех горницах сокрытых,
Себе сковал я светлую броню
Из чаяний, из мыслей, вместе слитых,
Которым никогда не изменю;
Я рос, но вдруг почувствовал однажды,
Что я один, что дух мой полон жажды.

Увы, любовь — проклятье, злейший враг,
Тому, кто все в одном желает встретить!
Я жаждал света — тщетно: всюду мрак,
И только тени взор мой мог заметить;
Повсюду тьма и холод без конца,
Один скитался я в ночи беззвездной,
Суровые и жесткие сердца
Встречал я на пути, во мгле морозной,
В груди был лед, покуда я, любя,
Не ожил под лучом, узнав тебя.

О, Друг мой, как над лугом омертвелым,
Ты в сердце у меня Весну зажгла,
Вся — красота, одним движеньем смелым
Ты, вольная, оковы порвала,
Условности презрела ты, и ясно,
Как вольный луч, прошла меж облаков,
Средь дымной мглы, которую напрасно
Рабы сгустили силой рабских слов,
И, позабывши долгие страданья,
Мой дух восстал для светлого свиданья!

И вот я не один был, чтоб идти
В пустынях мира, в сумраке печали,
Хоть замысла высокого пути
Передо мной, далекие, лежали.
Порой терзает добрых Нищета,
Бесчестие смеется над невинным,
Друзья — враги, повсюду темнота,
Толпа грозит, но в сумраке пустынном
Есть радость — не склоняться пред Судьбой,
Ту радость мы изведали с тобой!

Веселый час нам шлет теперь сиянье,
И с ним друзья спешат опять прийти,
Страданье оставляет власть и знанье:
Презреньем за презренье не плати.
Тобою рождены мне два ребенка,
Отрадно нам в их взорах видеть рай.
Их детский смех звучать нам будет звонко,
Мы счастливы с тобой в наш ясный Май:
И так как ты меня приводишь к Маю,
Тебе я эти строки посвящаю.

Быть может, за созвучьем этих строк
Звучней спою другое Песнопенье?
Иль дух мой совершенно изнемог
И замолчит, ища отдохновенья, —
Хоть он хотел бы властно потрясти
Обычай и насилия Закона,
И Землю к царству Правды привести,
Священнее, чем лира Амфиона?
Надеяться ль, что буду сильным вновь,
Иль Смерть меня погубит и Любовь?

А ты? Чт_о_ ты? Я знаю, но не смею
Сказать. Пусть это скажет голос дней.
Но бедностью чрезмерною твоею,
Задумчивостью светлою своей,
Нежнейшими улыбками, слезами
Пророческий ты воплощаешь сон.
И этим всем, и кроткими словами
Мой страх, заветный страх мой покорен:
В твоих глазах, в твоей душе нетленной
Огонь весталки вижу я бессменный.

Мне говорят, что ты была нежна
От самого рождения, — о, Чадо
Родителей блестящих. — Да. Одна,
Чья жизнь была как звездный лик для взгляда,
Тебя одела ясностью своей
И от земли ушла, но в дыме бури
Ты все хранишь сиянье тех лучей.
Твои глаза таят всю глубь лазури,
И именем бессмертным твой отец
Тебе дает приют и в нем венец.

Единый зов из многих душ могучих
Восстал, как громкий гул трех тысяч лет;
И шумный мир молчал. В песках сыпучих,
В пустыне, песнь о днях, которых нет,
Так внемлет путник. Вздрогнули тираны,
Затрепетали бледные ханжи,
Насилие, заботы, и обманы,
И чада Суеверия и Лжи
Оставили сердца людей на время,
Зловещее свое убрали бремя.

Бессмертный голос правды меж людей
Живет и медлит! Если без ответа
Останется мой крик и над моей
Любовью к людям, и над жаждой света
Глумиться станет бешенство слепых,
О, друг мой, ты и я, мы можем ясно,
Как две звезды меж облаков густых,
В ночи мирской светиться полновластно,
Над гибнущими в море, много лет,
Мы будем сохранять свой ровный свет.

Когда, как краткий блеск непрочной славы,
Во Франции последний сон увял,
От темных снов, исполненных отравы,
Я встал и поднялся к вершине скал,
На мыс, что над пещерами вздымался,
Вокруг которых пел седой прибой;
Рассвет вкруг каждой тучки занимался,
Горел в волнах, в пустыне голубой, —
Но вдруг Земля шатнулась в основанье,
Как бы в своем предсмертном содроганье.

Внезапно прошумел ворчащий гром,
В раскате он прошел над глубиною,
С поспешностью, вверху, внизу, кругом,
Туманы разрастались пеленою,
Они ползли и, сумрачно сплетясь,
Укрыли солнце молодое, —
Не слышалось ни звука; свет погас;
Застыло все в чудовищном покое,
Леса и воды; и густая мгла
Темней, чем ночь, страшней, чем ночь, была.

Чу, это ветер мчится над Землею
И океан метет. Вот глубь Небес
Разъята вспышкой молний; дальней мглою
Ниспослан дождь из облачных завес, и
Ветер хлещет зыбь, она блистает;
И все — бурун, и молния, и град —
В водоворот единый нарастает.
Миг тишины. Из тьмы пещер глядят
Морские птицы: что за тишь настала,
И что это на Небе возблистало?