Неизвестен Автор - Сэр Гавейн и зелёный рыцарь

В переливах зелёных линий, с позолотой поверху.

Подвески на поперсье и пышном подхвостнике,

Заклёпки на удилах залиты зелёной эмалью,

И стремена для ног — нужного цвета,

И крыло седла, и луки также.

Везде блистали и светились кристаллы зелёные;

Даже скакун под конником — колера сходного

Вполне.

Бьют искры от копыт,

Узоры на ремне.

Не всякий усидит

На буйном скакуне!

Хорош был сей чужестранец в наряде зелёном.

Кудри кольцами — конской гриве под стать:

Пряди пышные падали до плеч самых,

Борода долгая до груди кустилась,

Что, как и волосы вьющиеся, главы убранство,

На линии локтя была подстрижена,

Так что руки до серёдки терялись в ней,

Словно под княжьим кападосом, что смыкался вкруг шеи.

Грива грозного скакуна гребнем умело

Разделена волос к волосу, заплетена прихотливо,

Перевита вязью червонного золота:

На каждую прядь гривы — по шнуру золочёному.

Чёлка и хвост — ни в чём не уступят,

Зелёной лентою ловко скреплённые в пук,

По всей длине унизанной ценнейшими самоцветами,

И сверху туго стянуты в узел плетёным ремнём,

На коем бренчали бубенчики чистого злата.

Чужака подобного, и рысака под стать ему,

Вовеки не видывали воочью в том зале

Старожилы.

Взгляд молнии метал

Знать после говорила.

Никто б не устоял

Перед подобной силой.

Однако ни шлема не нашлось при нём, ни лат нагрудных,

Ни кольчуги, ни мелочей, причастных к доспехам;

Ни копья, ни щита, дабы напасть и сразить.

Но в одной руке вёз он ветвь остролиста,

Чьи буйны побеги, когда убор рощ опал;

А в другой руке — секиру великанских размеров.

Боевой топор сей словами обрисовать непросто:

Обух длины великой — в локоть, не иначе;

Железко зелёной стали и злата чеканного,

С широким краем навострённое лезвие

Взрезать и разить пригодно, словно резак заточенный;

Ладонь удерживает надёжную рукоять,

Железом окованную вплоть до конца,

Что гравировкой нарядной изукрашена щедро;

Ремень приметный окаймил топорище

И вился вкруг деревянной ручки, привязан к обуху,

С кистями затейливыми, стянутыми во множестве

В розетки яркой зелени с узорной отделкой.

Вот такой рыцарь браво на порог ступил

И прошествовал к возвышению, не страшась нимало,

Но воинов не приветил, поверх голов глядя.

Вот слова первые, что он вымолвил: «Увидеть где бы

Предводителя сей орды? Поглядел на него бы

Я с радостью, и в речи открылся б ему

Отчасти».

Строй рыцарей чужак

Оглядывал с пристрастьем,

Высматривая знак

Неоспоримой власти.

Долго глядели все на дивного гостя

Ибо всяк стремился уразуметь смысл того,

Что скакун и конник — колера странного,

Зелёные, словно лист — зело зеленей,

Чем зелень эмали на золоте в узоре ярком.

Засмотревшись на рыцаря, все подобрались ближе,

Думая да гадая, что содеет чужак.

Много чудес видали там, но никогда — таких,

Засим люди сочли его иллюзией фаэри,

Так что мало кто осмелился молвить слово в ответ:

Голоса звук приковал всех недвижно к месту

В мёртвом молчании под немыми сводами,

И голоса иссякли, словно сон окутал зал

Покровом.

Не только страх — причина

Молчания такого.

По чести — властелину

Пристало молвить слово.

Оглядел Артур с возвышения столь дивного гостя,

И приветил вежливо, ибо не ведал страха.

И рек: «Благородный сэр, добро пожаловать к нам.

Я, глава под здешними сводами, зовусь Артуром.

Добр будь, сойди с коня, и садись промеж нас.

А о деле задуманном дашь знать позже».

«Нет, Всевышний мне в помощь, — ответствовал гость,

В сём доме задерживаться я не думал отнюдь.

Но слава твоя, лорд, вознеслась до небес,

Град твой и рыцари благороднейшими почитаются,

Лучшими из конников, закованных в латы,

Наипервейшими воинами подзвёздного мира

И достойными противниками в потехе ратной;

Здесь и куртуазия в ходу, как рассказала молва.

Это и привело меня в Камелот на сей раз.

Уверен будь: ветвь, что привёз я с собой,

Мира примета, ибо не мыслю зла.

Кабы собирался я ратиться на бранном поле,

И шелом, и латы нашлись бы дома,

И копьё острое, и яркий щит под стать,

Да и с прочим оружием я равно знаком.

Но не воевать я явился, как видно по платью.

Коли ты и вправду храбр, как народ твердит,

Даруй мне право сыграть в игру задуманную,

Без заминки».

Артур же без запинки

Рёк рыцарю в ответ:

«Коль ищешь поединка,

Тебе отказа нет».

«Нет, биться не буду я, забудьте о том:

Вкруг себя усмотрел я лишь безбородых младенцев.

Явись я в воинских латах, да на боевом коне,

Со мной померяться мощью не смог бы никто здесь.

Засим при дворе я испрашиваю игру рождественскую:

Ведь нынче святки, и Новый Год, и весело отрокам.

Если кто в сих чертогах стойким почитает себя,

У кого горячая кровь, либо нрав необуздан,

Так что дерзкий ударом за удар воздать готов,

Я подарю ему с радостью сей редкий гвизарм,

Сей увесистый боевой топор в вечное пользование.

И пусть рубит первым, я ж безоружным останусь.

Коли отважный воин мой вызов примет,

Да поторопится он оружие забрать у меня!

Я ж отрекусь от секиры, — пускай ею владеет,

И удар его выдержу доблестно, не сходя с места,

Ежели мне дозволишь отвесить ответный удар ему

В свой черёд.

При этом дам герою

Отсрочку — день и год.

На игрище такое

Кто выступить дерзнёт?»

Коли сперва удивил он всех, тут уж вовсе застыли

Все домочадцы в молчании — и челядь, и знать.

Верховой воин загарцевал в седле,

Свирепо красным глазом вокруг повёл,

Свел ворс бровей, отливающих зеленью,

Бородой тряхнул, ожидая должного отклика.

Не видя ответчика, гость звучно откашлялся,

С важностью выпрямился, и высказал вот что:

«То Артуровы ли чертоги, — тан промолвил,

Чья слава разнеслась по далеким странам?

Где же теперь ваша гордость и гонор победный?

Где свирепость, и прыть, и речи хвастливые?

И увеселения, и славу Стола Круглого

Сводят на нет слова безвестного гостя,

Так что перетрусили вы раньше, чем обрушен удар!»

Тут захохотал он столь звучно, что вознегодовал лорд:

Кровь прилила к челу его, и запылали щёки

Огнём.

Все омрачились лики;

В молчанье гробовом

Могуч и смел, владыка

Встал рядом с чужаком.

И рёк: «Клянусь Небом, неумна твоя просьба.

И коли нелепо желание, так по заслугам и обретешь.

Никому из рыцарей не страшно от речи заносчивой.

Давай же мне боевой топор, волею Господа,

И я не замедлю с милостью, в коей имеешь ты надобность».