Владислав Ходасевич - Стихотворения

Плещется флаг голубой,
Кто-то свистит на кларнете…
Боже мой, Боже ты мой, —
Сколько веселья на свете!

Счастливая примета:
Направо лунный глаз.
О милая Нанета!
Приди послушать нас!

Сиренью томно вея,
Туманит нас весна.
О, выгляни скорее
Из узкого окна!

Пускай полоска света
На камни упадет
И милая Нанета
По лесенке сойдет.

Пусть каждому приколет
Желтофиоль на грудь
И каждому позволит
Вздохнуть о чем-нибудь.

«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»
Все это неправда, но стыдно смеяться.
Смотри, как стоят за колонной колонна
Вот в этом палаццо.

Вдали затихает вечерняя Пьяцца,
Беззвучно вращается свод небосклона,
Расшитый звездами, как шапка паяца.

Минувшее — мальчик, упавший с балкона…
Того, что настанет, не нужно касаться…
Быть может, и правда — жила Дездемона
Вот в этом палаццо?..

На мостках полусгнившей купальни
Мы стояли. Плясал поплавок.
В предрассветной прохладе ты крепче
На груди запахнула платок.

Говорить — это значило б только
Распугать непоймавшихся рыб.
Неподвижен был удочек наших
Камышовый, японский изгиб.

Но когда на поддернутой леске
Серебрясь трепетала плотва, —
И тогда, и тогда не годились
Никакие былые слова.

В заозерной березовой роще
Равномерно стучал дровосек…
Но ведь это же было прощанье?
Это мы расходились — навек?

Подпольной жизни созерцатель
И Божьей милостью поэт, —
Еще помедлю в этом мире
На много долгих зим и лет.

Неуловимо, неприметно,
Таясь и уходя во тьму,
Все страхи, страсти и соблазны
На плечи слабые приму.

Стиху простому, рифме скудной
Я вверю тайный трепет тот,
Что подымает шерстку мыши
И сердце маленькое жжет.

Всё было сине. Роща вечерела.
Клубилось небо. Черная земля
Болотами дышала. Стая уток
Неслась вдали. Две женщины седые
Мне преградили путь. В руках костлявых
Они держали по лопате. Обе
По имени меня назвали тихо
И стали рыть. Я сделал шаг вперед
И обессилел, точно много верст
Уже прошел по кочкам и трясинам.
Так я стоял, а женщины всё рыли,
Всё рыли яму. Хлюпала вода,
Холодная, стеклянная, как небо, —
А женщины копали и шептались.
Тут понял я, что дело плохо. Смелость
Притворную в лице изображая
И приподняв учтиво шляпу: «Сестры, —
Сказал я им. — Что роете? Могилу?» —
Старухи покачали головами.
«Нет, просто яму». — А потом мы долго
О чем-то спорили. Душистый ветер
Тянул из рощи. Темная тревога
Меня томила. Страх неодолимый
Туманил сердце, — а старухи рыли,
Всё рыли яму. Так тянулось долго.
Изнеможенье мощно, как удав,
Меня сжимало. Вечер надвигался.
И вдруг одна старуха положила
Свою лопату и рукой махнула
Куда-то вдаль, за рощу, — и оттуда,
Из-за стволов, раздался вой и визг,
И дикие ответили ей вопли,
Как будто толпы демонов кричали.
Качнулись ветви, сердце вдруг упало,
А демоны злорадствовали, выли —
И смолкнули, затихнув постепенно…
И голосом отчаянья и веры
Я закричал: «Сюда, ко мне, на помощь,
Вы, силы светлые! Я здесь!» И вот,
Оттуда ж, из-за рощи, мне в ответ,
Как глупому актеру, что играет
Перед пустым театром, — раздались
Бессильные, глухие голоса
И жидкие аплодисменты… Боже!..
…………………………………………………

У людей война. Но к нам в подполье
Не дойдет ее кровавый шум.
В нашем круге — вечно богомолье,
В нашем мире — тихое раздолье
Благодатных и смиренных дум.

Я с последней мышью полевою
Вечно брат. Чужда для нас война, —
Но Господь да будет над тобою,
Снежная, суровая страна!

За Россию в день великой битвы
К небу возношу неслышный стих:
Может быть, мышиные молитвы
Господу любезнее других…

Франция! Среди твоей природы
Свищет меч, лозу твою губя.
Колыбель возлюбленной свободы!
Тот не мышь, кто не любил тебя!

День и ночь под звон машинной стали,
Бельгия, как мышь, трудилась ты, —
И тебя, подруга, растерзали
Швабские усатые коты…

Ax, у вас война! Взметает порох
Яростный и смертоносный газ,
А в подпольных, потаенных норах
Горький трепет, богомольный шорох
И свеча, зажженная за вас.

На этих прочтенных страницах
Рассказано было
О феях, принцессах и птицах
Так нежно, так мило…

Но мы ведь не феи, Аглая?
К чему же нам сказки
Дочитывать нужно зевая
До самой развязки?

К чему нам огромные томы?
Ведь в книгах поэтов
Ни нашей любви не найдем мы,
Ни наших портретов?..

В бюваре из розовой кожи
Вот локон, вот письма Леилы.
«Придешь ли?» — «Бессовестный!» — «Милый!» —
«Меня разлюбил ты? За что же?»

Счастливые письма направо,
Налево — укоры, упрёки…
Я прежде любил эти строки,
Но совесть — котёнок лукавый.

Чешу за ушком у неё я,
Она благодарно мурлычет,
Теней залетейских не кличет
И учит не верить в былое.

Спасая свой народ от смерти неминучей,
В скалу жезлом ударил Моисей —
И жаждущий склонился иудей
К струе студеной и певучей.

Велик пророк! Властительной руки
Он не простер над далью синеватой,
Да не потек послушный соглядатай
Исследовать горячие пески.
Он не молил небес о туче грозовой,
И родников он не искал в пустыне,
Но силой дерзости, сей властью роковой,
Иссек струю из каменной твердыни…
Не так же ль и поэт мечтой самодержавной
Преобразует мир перед толпой —
Но в должный миг ревнивым Еговой
Карается за подвиг богоравный?
Волшебный вождь, бессильный и венчанный, —
Ведя людей, он знает наперед,
Что сам он никогда не добредет
До рубежа страны обетованной.

И всё смотрю на дальние селенья,
На домики, бегущие к реке…
Не выразить на бедном языке
Души моей тяжелого волненья.
Как хорошо! Как чисты и прекрасны
Вон тех людей свободные труды,
Как зелены их мирные сады,
Как сладок их удел однообразный.
Вот селянин, коричневый от зною,
Свистя бичом, везет в повозке мать…
Да как же я могу не пожелать
Его осла, впряженного с зарею,
Его земли, его оливы стройной,
Его жены, и дома, и детей,
И наконец, на склоне долгих дней,
Кончины честной и спокойной?