Эварист Парни - Война богов

Его витийство, голос мелодичный
Уверенность трусливым придают.
Зажмурившись, вперед они бредут,
До стен дошли и приступ начинают.
Их копьями и стрелами встречают.
Готова и кипящая смола,
И дротики, и с углями жаровни,
Гвоздями сплошь утыканные бревна,
Каменья, кучи битого стекла...
Расплавленный свинец потоком льется
О, сколько тут проклятий раздается,
Как много тут расшибленных голов,
Ослепших глаз и выбитых зубов,
Носов разбитых, членов поврежденных.
Власов и крыльев, начисто сожженных!

Сражение увидев, Дух святой
Внезапное почуял вдохновенье
И заявил: «Сложу я песнопенье,
Чтоб ангелы рвались отважно в бой».

Вот глупости! На облако напрасно
Взмостились вы. В резне такой ужасной
Услышат ли дрожащий ваш фальцет?
Не думаю. Скорей всего, что нет.
К чему экспромт, когда идет осада?

Мой сын, ты прав. Псалмов пока не надо!
Победу одержав, мы их споем.

Ну, в правоте я вашей не уверен.

Я не учен, таиться не намерен.
Ведь люди, в неразумии своем,
Распределить решили все по вкусу:
Ученость — вам, а кротость — Иисусу.
А что же мне? Одна лишь борода,
Да прозвище «отец». Ну, не беда,
Спасибо и на этом! Ведь красива,
Неправда ль, борода моя на диво?

Зачем вы, отче, гневаетесь так?

Я гневаюсь? Вам кажется! Пустяк!
Коль взять в расчет и триединство бога,
То сам себя я критикую строго.

Покуда этот спор происходил,
Осада началась, согласно правил.
Вот лестницу уж кто-то притащил
И к башне угловой ее приставил.
Кто будет первым? — «Лезь, апостол Павел!»
«Лезь ты!» — «Нет, нет!» — «А ты?» — «Я не решусь,
Боюсь смолы». — «Я тумаков боюсь».
«Я — оплеух». Друг друга все ругают,
Все в трусости друг друга упрекают.
Тут Христофор является святой,
Широкоплеч и кривоног — такой,
Каким его в церквах изображают.
Благочестивым рвеньем он пылал,
Христа когда-то на спине таскал.
На лестницу он первым взгромоздился,
За ним десяток ангелов пустился.
И вот уж ухватился за зубец
Поднявшийся на башню удалец...
Увидел Марс его и разъярился
Ряд статуй стены замка украшал;
Он к собственному бюсту подбежал,
Без сожаленья мощною рукою
Его от пьедестала оторвал
И, высоко подняв над головою,
Вскричал, смеясь: «Как видите, друзья,
Не пощадил своей персоны я;
Пусть каждый точно так же поступает!»
Бюст Христофору в брюхо попадает...
Сшиб остальных в падении своем
Святой толстяк, отделавшись испугом.
Сорвавшись со ступенек друг за другом,
Они летят на землю кувырком.

Неподалеку Азаил сражался,
Но и ему, увы, не повезло:
Лишь только он на парапет взобрался
Нептун его хватает за крыло.
Заверещал от страха ангел хилый,
Взмолиться о пощаде он готов.
Но, раскачав его что было силы,
Нептун кидает труса прямо в ров.

Силач Самсон ужасно рассердился.
Он, подбоченясь, встал перед стеной,
Подпер ее могучею спиной
И расшатать довольно долго тщился.
Свой толстый зад библейский великан
Употребил при этом, как таран.
Крепка стена; и, побледнев с досады,
Возобновил усилия Самсон.
Зависит от него успех осады...
Толкает, бьет и ударяет он,
И градом пот с лица его струится.
Алкид ему с усмешкою кричит:
«Иль отросла уже твоя косица,
Скажи-ка мне, давно ты не был бит?
Остерегись, не лопни от натуги!
Стена-то, вишь, покрепче той лачуги,
Что ты тогда сумел разрушить... Да-с,
Далеко филистимлянам до нас!
Ну, надрывайся, раз тебе охота.
Увидишь — ни к чему твоя работа».

Поблизости от них костер горел,
И в нем пылала ветка тамариска.
Эй, берегись, Самсон, опасность близко!
Взять головню твой давний враг успел
С той головней приятно ли столкнуться?
Не удалось еврею увернуться,
Вмиг занялся его святой хохол,
Вот он сгорел; остался череп гол.
Как наш герой даст Геркулесу сдачи?
Он походил до этой неудачи
На племенного сильного быка,
На жеребца, или на петушка.
Все трое, как известно, горделивы,
И горячи, и резвы, и драчливы...
Однако же, едва у горемык
Отрежут то, в чем корень их задора
Куда весь пыл девается? Где бык?
Увы, в вола он превратится скоро.
Где жеребец? Где петушок-драчун?
На месте их — откормленный каплун
И жалкий мерин, то-есть просто кляча,
Став робкими, сбавляют быстро тон.
Похож на них стал бедный наш Самсон,
Когда его постигла неудача.

Слабеет явно христиан напор,
В защиту переходит нападенье.
Язычники, напротив, с этих пор,
Утроивши свое сопротивленье,
Дрались, как бешеные, в исступленье,
Как храбрецы, как боги, наконец.
Богини им ни в чем не уступали,
И со стены в противников бросали
Все, чем богат и славен был дворец,
Что попадало под руку: подушки,
Из золота литые безделушки,
Цветочные горшки и зеркала,
Сосуды из металла и стекла,
Горшки ночные (было их немало),
Старательно наполнив их сначала.

Когда б Навин, наитьем осенен,
Не вспомнил, как был взят Иерихон,
Верх взяли бы язычники, быть может.
«Концерт в еврейском духе, — молвил он,
Проклятую их крепость уничтожит.
Сюда, левиты, воины, жрецы
Израильские, храбрые певцы
И музыканты, что во время оно
Разрушили оплот Иерихона!»
И вот оркестр невиданный готов:
Собранье инструментов всех сортов.
Трещотки, флейты, бубны, барабаны,
Литавры, и кимвалы, и тимпаны,
Тромбоны, скрипки, трубы без числа,
Кларнеты, дудки и колокола,
Рога, котлы, подносы и кастрюли...
Приготовленья эти ужаснули
Всех осажденных; ждут они чудес.
Вот начали: кто по дрова, кто в лес.
Язычники, хоть уши и заткнули
Услышали пиликанье смычков.
Тут раздается новая команда:
Их угощают яростным сфорцандо.
А слух, известно, нежен у богов
И резала его невероятно
Та музыка (для нас она приятна).
Затем Навин ввел в действие басы,
Вопившие на разные гласы.
Умножив какофонию стократно,
Одни из них тянули ноту «соль»,
Другие — «ре», а третьи — «си бемоль»,
И слушателей этим доконали.
Они пытались пенью помешать,
Попробовав врагов перекричать,
Но певчие лишь пуще заорали.
Бранясь вовсю, чрез несколько минут
Защитники покинули редут.

И Бог-отец в воинственном задоре
Вскричал: «Победа полная близка!
Побеждены ударами смычка!
Погромче, братцы! Мы увидим вскоре,
Как рушатся высокие валы
Сей крепости... Они прочней скалы,
Но упадут, язычникам на горе.
Сейчас дворец повалится с горы.
Погромче! Весь Олимп — в тартарары!»