Генри Олди - Смех дракона (сборник)

Когда же ты началась, чернуха?

А началась она относительно недавно. В пятидесятые годы ее не было. В то время даже тяжелые, суровые книги имели парус на горизонте. Если герои гибли, то гибли не зря. Всегда оставался выбор, шанс и надежда на лучшее. Вспомните знаменитую мысль Ремарка: жизнь всегда заканчивается одним и тем же, и не важно, как человек умер - главное, как жил. Начался «чернушный бум» в семидесятые, когда интеллигенция, поверив в идеалы 20-го съезда, став шестидесятниками, вдруг поняла, что ничего не получилось. Утопия не состоится, Великое Кольцо не возникнет. Началось стратегическое отступление на запасные позиции – знаменитые кухни; надевание «брони», внутренняя и внешняя эмиграция – своего рода общее отчаяние. Интересы стал мелкими, цели недостижимыми. Эти настроения затронули значительную часть тех, кто определяет и формирует общественные ценности. Изменился взгляд на мир: хорошо уже не будет. Более того, если тебе хорошо, значит, с тобой что-то не так.

Оптимизм был предан анафеме.

Были ли сходные настроения в русской литературе? Были. После революции 1905 года, которая тоже возбудила надежды, а закончилась кровавым хаосом и террором. Культура сразу выступила под общим девизом: "хорошего не будет". Наша чернушность еще более отчаянная. Сто лет назад горько шутили: "Пришла проблема пола , румяная Фефёла и ржет навеселе". Сейчас не осталось сил даже на «румяную Фефёлу». Господствует черное удовлетворение: произошло нечто плохое? – ага, вот оно!

Эпоха надежд конца 80-х была слишком коротка. 90-е – еще одно разочарование. Сформировалась убийственная точка зрения – жизнь, описываемая в литературе, плоха изначально, и кто бы что бы ни делал, в любом случае это не приведет к добру. Великая формула Пелевина: "Сила ночи, сила дня – одинакова…".

Имеется ли в фантастике чернуха? Да, но в очень малых количествах. Умело или нет, ловко или неуклюже, но фантастика восстает против чернухи. Находится место и любви, и дружбе, и победам; противостоянию судьбе и обстоятельствам. Герой фантастики (мы сейчас говорим не о качестве текста, а о принципах; если угодно, о мировоззрении) – СОПРОТИВЛЯЕТСЯ! Не плывет, как известная субстанция в проруби. И если погибает, то чаще всего не напрасно.

Фантастика инстинктивно, как живой организм, противостоит тотальному пессимизму. Фантастика противопоставляет "безнадеге", как это ни затерто звучит, активную жизненную позицию. Ты хотя бы попытайся, говорит фантастика. Помните, герой Николсона в фильме "Полет над гнездом кукушки" говорит обитателям психушки: "Я хотя бы попытался…".

В фантастике осталось созидание. Причем во всех масштабах – от постройки домика до построения новой вселенной. Между прочим, в этом и заключается особенность человека: он создан по образу и подобию Творца. В одной из бесед с Борисом Натановичем Стругацким прозвучала мысль: "Почему человек пишет фантастику? – да потому что у него есть потребность творить миры. Не имея возможности создавать их материально, он создает их в своем воображении и заражает этим других. " Восхваление процессов гниения и распада – уход от природы человека. В этом смысле старенький профессор из научно-фантастического рассказа, изобретающий генератор чудес, куда ближе к природе человека, чем ноющие, плачущие и умирающие в страшных корчах квази-герои. В своих лучших произведениях фантасты продолжают творить и создавать, не поддаваясь смертному греху уныния. И – случается, что не без успеха! – пытаются "заразить" этой тягой к творчеству и созиданию своего читателя.

Позвольте цитату из Стивена Кинга:

"Иногда меня спрашивают: «Стив, почему вы не напишете нормальный роман, такую серьёзную штуку?» И под этой серьёзной штукой большинство людей, как правило, имеют в виду какую-нибудь херню про старого профессора, у которого проблемы с потенцией и всё такое. Почему я не напишу такую херню? Я не знаю. И без меня найдётся множество людей, которые пишут примерно так же, как старики трахаются. Для отменного говна всегда будет отменный рынок. "

Да, все мы выросли из «Шинели» Гоголя. Вот он, маленький человек Акакий Акакиевич Башмачкин. Кто читал «Шинель» Гоголя, а не только слышал о ней на уроках литературы в очень средней школе, тот вспомнит, что в финале повести Акакий Акакиевич поднимается над статусом вечно униженного ничтожества. Да, он это делает после смерти – фантастический прием, гротеск, метафора. Но Бащмачкин становится грозой города, он сдирает шинели с прохожих! Он генерала напугал!..

Почему, если мы выросли из "Шинели", то обязательно из первой части повести?

Ольга Славникова говорит в интервью:

"Недавно к гоголевскому фестивалю я написала ремейк “Шинели” – рассказ “Shanel № 5” . И вдруг поняла, насколько пОшло истолкование трагедии Башмачкина как трагедии маленького человека. Не было этого у Гоголя! Идеология маленького человека появилась потом, как откат от совка. Жизнь и злоключения частного лица: выпили-закусили, жена бросила, на кухне тараканы. Сужение масштаба личности литературного героя привело к тому, что все важное отдано массовой литературе в игрушки. А массовый автор с удовольствием опошлит то, что было сделано до него. И заработает на этом денег. "

В целом Славникова права: "массовый автор" с удовольствием опошлит хоть Гоголя, хоть Гомера, хоть Славникову. И денег заработает, да. Но речь о другом – почему же "отдана в игрушки"?

В современной прозе сильный, яркий герой практически исчез. Вымер за ненадобностью, как динозавр. Масштаб героя сдулся. Пафос считается недостатком. Мейнстрим отказался от мощных страстей, могучих личностей и сильных порывов, оставив в качестве героя мелкого человечка, в качестве страстей – войну с тараканами на кухне, в качестве жизненно важной проблемы – чирей на правой ягодице… Но куда-то же это должно было деться, ведь природа не терпит пустоты! Фантастика сопротивляется. Ключевое слово здесь: глагол "сопротивляется"! Фантастика – один из редких заповедников, где сохранились деятельный герои и сильные чувства. Масштабные личности, рвущие душу в клочья страсти, над которыми посмеивается эстет-читатель, добровольно кастрировавший свою собственную душу, нашли прибежище в фантастике.

Стоит ли удивляться, что, сопротивляясь "умалению бытия", фантастика ухватилась именно за эти акценты? Смешной космический десантник Петров, спасающий Галактику – это попытка возразить. Потому что читатель устал от мелких людишек. Ему дают в телевизоре в качестве гламурных Гераклов поток ничтожных личностей. Читатель утомился от страстишек величиной с половину мизинца. Он инстинктивно хочет калорийной пищи. А его держат на диете. Ты мелок, говорят ему. Ты жалок. И таким пребудешь вовеки. Нет, отвечает фантастика. Нет и еще раз нет. И если двое мужчин обнимаются, то они не обязательно гомосексуалисты.