Генри Олди - Олди и компания. Встреча Генри Лайона Олди с читателями на Петербургской фантастической ассамблее-2018

Расшифровка: Анна Никонорова.

Обработка: Василий Владимирский.

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Так, у нас по расписанию сейчас начинается «Олди и компания», правильно? Ну и хорошо. На всякий случай предупреждаю, что Олди — это мы, а компания — это вы.

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: Главное — не перепутать.

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: И от компании зависит, о чём мы с вами будем разговаривать. С докладом мы будем выступать в воскресенье, а сегодня — любые ответы на любые вопросы. О чем спросите — о том и поговорим. У кого первый вопрос?

ВОПРОС: Насколько для вас важно расширять свой читательский кругозор? Часто ли вы читаете книги, которые вам не нужны для работы, а просто для себя, для удовольствия?

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: Мы это делаем с дивной регулярностью. То, что нам нужно для работы, мы читаем в процессе работы над очередной книгой. Да, естественно, мы используем литературу, прочитанную раньше, в основном нехудожественную — или, скажем, народное творчество вроде эпосов. Но художественные книги мы читаем просто для себя, чтобы получить эстетическое, интеллектуальное и — какое там ещё? — эмоциональное удовольствие, радость и опыт, а совсем не для того, чтобы вдохновиться или взять какой-то материал для работы. Да, художественная литература, которую мы читаем, — это далеко не только и даже не столько фантастика.

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Здесь ещё бывает удовольствие рабочее: допустим, книга не приводит меня в восхищение, но я вижу, что писатель владеет инструментарием, которым я не владею. И поэтому я читаю книгу, которая мне не слишком интересна по тематике или не слишком трогает меня эмоционально, но я смотрю: как же он умеет это делать, как работает с пейзажами, как великолепно раскрывает идею, развивает тематику, подаёт проблематику, двумя строчками может создать персонажа... Мы вообще очень много читаем. И глубоко уверены, что писатель должен много читать, как, скажем, скрипач должен много играть и слушать музыку. Знаете, была такая забавная история. Мы однажды выступали в музыкальной школе-десятилетке. Остается минут двадцать до выступления, мы заходим в зал, стоим в дверях, а на сцене какая-то девушка-старшеклассница — лет семнадцати — репетирует. Скоро экзамены, она играет Прокофьева. Зал пустой, никого ещё нет. В последнем ряду сидит пожилая женщина и слушает. Я зашёл и — у меня дочка закончила музыкалку по двум инструментам — сразу смотрю на руки исполнительницы. Преподавательница увидела, что я смотрю на руки, и тихо говорит мне: «Это не моя ученица». Это признак профессионала. Увидела, что кто-то следит за работой пальцев, и сразу обозначила что пальцы девушке ставила не она. Не в смысле «играет плохо», а «не я, не моя школа». У писателей та же самая ситуация. Читаешь книгу, чтобы посмотреть, как чужие пальцы играют Прокофьева.

ВОПРОС: Какого инструментария вам не хватает, а хотелось бы овладеть им лучше, и в чём ваши сильные стороны на ваш взгляд?

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: Хороший вопрос. Могу честно признаться, что мы не очень сильны в эротических сценах.

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Мы практики, но не теоретики.

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: Мы знаем много людей, которые умеют это изображать лучше. И, наверное, нам стоило бы подучиться. Вот, потихоньку учимся. Уже много лет... Это один из серьёзных минусов.

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Мы не умеем детскую литературу писать. Вот подростковую умеем. Лет с четырнадцати наши книги уже можно читать. А детскую не получается. Это надо обладать совершенно особым складом ума и письма. С детской литературой трудно.

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: При том, что у нас бывают персонажи-дети. Иногда второстепенные, а иногда и главные. И в рассказах, и в романах. А вот это, наверное, можно отнести к нашим плюсам: у нас неплохо получается писать «детскую недетскую» литературу. Где персонажу, скажем, лет десять, а сама история вполне взрослая. Не в смысле «куча секса и насилия», а проблемы взрослые.

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Приходится всё время следить за тем, чтобы описание пейзажа или одежды работало на атмосферу, а не просто рассказывало: на герое розовый тюрбан с искусственным сапфиром, платье такого-то цвета... Или пейзаж: вот ёлки, вот палки, вот берег моря. Все должно работать на атмосферу фрагмента, на сверхзадачу книги. Я до сих пор горжусь эпизодом из «Внука Персея», где маленький Амфитрион прибегает на берег моря и видит, как его сестра — она уже взрослая — купается и выходит из моря. Вся эротика передана описанием туч, которые кучерявятся, клубятся, сгущаются, тени формируются, ветер, море — эротика через пейзаж. Первый эротический опыт маленького мальчика. И это при том, что греки всё время ходят голые, так что вид обнажённой сестры его не слишком-то колышет. А вот первое осознание своего полового созревания через пейзаж — это было очень трудно. Всё время приходится следить за такими описаниями, чтобы они работали, а не были просто техническими описаниями.

О сильных сторонах: Дмитрий хорошо прописывает подростков, умеет это делать. Это сильная сторона, безусловно.

ДМИТРИЙ ГРОМОВ: Зато у Олега более тонкая психологическая проработка мотиваций персонажей. Я, признаться, делаю это грубее, поэтому парная работа хорошо идет. Если какой-то эпизод начинаю я, Олег потом сверху проходится и добавляет нюансов. Вместе, без ложной скромности скажу, получается неплохо. Это плюс: когда один соавтор делает более динамичный, но грубый набросок, а второй прописывает нюансы и полутона, стараясь сохранить динамику, заложенную изначально. Это, кстати, не такая простая задача, но вроде справляемся.

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Мы умеем строить конструкцию произведения, архитектонику сюжета. Экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация. Неплохо бьём по нервам в болевых местах. Кстати, это не всякий читатель умеет воспринимать — некоторые поднимают крик, потому что больно, раздражает. А больно должно быть обязательно. Иначе читать книги незачем. Один умный человек сказал: «Мы не лекарство, мы — боль».

ВОПРОС: Но зачем заниматься насилием над читателем?

ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ: Это не насилие в традиционном понимании слова. Когда хирург вырезает опухоль, он производит насилие над организмом, но человек остаётся жив. Разбудить мозг, чувства, совесть — это и есть задача литературы. Книги не для того, чтобы гладить пёрышком по пузику засыпающего читателя.