Иван Елагин - Собрание Сочинений в двух томах. Том Первый. Стихотворения

И снова буду, ночи вопреки,
Бродить по изнуренным коридорам!
Как образумить вас, черновики?
Какой избрать? Смириться на котором?

Уже рассвет! Уймись. Не бормочи.
Прислушайся: там шевелится город,
И с Нестеровской шалые грачи
Тебе кричат, советуют и вторят!

Как руки — властители клавиш,
Как ветер моря подчинил —
Так ты этой ночью возглавишь
Веселую бурю чернил!

Ты странствовать не перестанешь,
Куда бы рассвет ни завез…
О сколько для Музы пристанищ
У гор, океанов и звезд!

Всё помню об этих ивах.
У каждой — врожденный вывих.
О как обнимала ты их!

Там берег песчанен и плосок,
Там мост переброшен из досок,
Там песни повис отголосок.

И тянутся версты и версты
Озер и кустарников черствых.
И все это — ивовый остров.

Там ялик у берега хлюпал,
И месяц, веселый и щуплый,
Обшаривал узкие дупла.

А если сегодня он выплыл,
То он не веселый, а гиблый:
Там пушки беседуют хрипло!

От каждого дерева — гулы!
И с каждого дерева — дуло!
От каждого — смертью подуло!..

Муза мстит. Всю дневную склоку,
Мышью скупость, кривые кивки —
Помнит всё, и поставит в строку,
И не вымолишь ни строки.

Не заметишь птицу ночную,
Севшую на ветлу,
И уже не встанут вплотную
Облака к твоему столу.

Поперек завалено щебнем,
Стенами заслонено…
А давно ли окном волшебным
Было твое окно,

Открытое по утрам
Всем четырем ветрам?

Одеялом завешены стекла,
Тишина стоит у плеча.
Скудный луч на томик Софокла
Клонит нищенская свеча.

Всё пугают огнем да газом —
Нос не высуни из норы!
Лучше б бомбы и газы разом,
Да и к прадедам в тартарары!

Милый ад: ни пушек, ни ружей…
Старый ад с хромым сатаной!
Чем он хуже кровавой лужи,
Именуемой — шар земной!

О, нет ни гнева, ни обиды —
Россия — тень, и сердце — тень,
И все суставы перебиты
У городов и деревень…

Течет исплаканное небо
К чужой стране, к чужим дверям…
То Кремль — гигантская амеба —
Вытягивается к морям!

Рвись, проволока на заставах,
И пограничный столб — вались!
В лесах литовских, в польских травах
Теки, воинственная слизь!

Быть может, выйдя за пределы,
Заполня мир, ты сгинешь в нем,
Ты станешь грязью поределой —
И высохнешь — и мы вздохнем…

Парк лихорадил. Кашляли, ощерясь,
Сухие липы. Ветер, озверев,
Кидался, переваливаясь через
Ограду парка, на стволы дерев
И там шумел. В такие ночи Эрос
На смертных свой обрушивает гнев
И мечет безошибочные стрелы
В пределы сердца. В сумрак застарелый.

Я путал за аллеею аллею
И всё пытался отыскать скамью,
Твою скамью, которую не смею
Забыть, которой запах узнаю,
Чтобы до утра выстоять над нею,
Чтобы заставить молодость мою
Хотя бы обернуться напоследок
И мне кивнуть из каменных беседок.

Немногое мы называем благом,
А счастию не надобны слова.
Мы низом шли, ступая по корягам,
И моего касалась рукава
Твоя рука. Спускающимся флагом
Тонула осень в логовище рва.
А ров был мир находок и разведок.
Ты шла и капли стряхивала с веток.

Когда бы знать, куда мы счастье денем,
Его и на неделю не продля!
Зачем тебя избрали мы владеньем,
Диковинная горькая земля?
Зачем вином наполнены осенним,
Как праздничные чаши, тополя,
Когда разлукой вымостили боги
Все тропы, все пути и все дороги?

Когда бы знать, что, всё оставя, кинусь
В твои овраги, заросли, репьи!
Здесь и деревья просятся: «Возьми нас,
Веди к ней — мы свидетели твои!»
И два листа навстречу ветер вынес
И положил на краешек скамьи…
Благодарю, внимательные листья,
Протянутые руки бескорыстья!

Еле виднеется
Большая Медведица.
Сутулятся у крыльца
Хрустальные деревца
На улице гололедица.

Гнулись ивы в три погибели
В сторону из стороны!
Высоко фонтаны выбили
Три хрустальные струны.

Всё под ветром кустик вздрагивал,
И катился лист в траву,
И, смеясь, амур натягивал
Золотую тетиву…

Любезная сердцу осень!
Сваленный хлам театральных кулис!
Раскрашенный куст на подставке,
Пожухлый и пыльный.
Сбитые в кучу куски полотняных небес,
Алых и синих,
Высоких и низких,
С прибитой у края звездой!

Мир — и в оркестре сквозняк…

Любезная сердцу осень!
Рыжий парик на каштане.
Жалкие слезы
Жалких актеров
По лицам размазали грим.

Ты вся — эскиз карандашом.
Ты сложена легко и плотно.
Таких фламандцы на полотна
Пускать любили нагишом.

Таких изображали там,
Где прямо пьют вино из бочек,
Целуются без проволочек
И бьют себя по животам!

Вот вечер — медлит и плывет
И облака смешные лепит,
И кажется — луна вот-вот
За крышу здания зацепит.

А рядом музыка. Томят
Смычка невидимые взлеты,
И на балконе воздух смят
Волной вибрирующей ноты.

Смычок занесен в высоту!
Иль ты не видишь — в скачке дикой
Огромный всадник налету
Застынул с вытянутой пикой?

Стоим, дыханье затая,
Пока не сгинет всадник где-то,
Как будто наша жизнь воздета
На острие его копья.

Звенит трамвай, скрипят телеги
И всё под снежной пеленой.
О, этот снег! Моих элегий
Он был единственной виной.

А в небе сыро, в небе вяло,
Как будто небу тяжело:
Само себя держать устало
И вот на кровли прилегло.

Какая б участь ни судима,
Как ни была бы жизнь строга —
Но только б вечно плыли мимо
Качающиеся снега!

Пусть в этом очень мало смысла
Для рассудительных умов —
Но только б вечно небо висло
Между деревьев и домов!

Ели во весь рост.
А за сугробом — вепрь.
Ров. Надо рвом мост.
На воротах — герб.

Дом, как большой сруб.
Стены — и сквозь них
Зеркало — свечи — глубь,
Девушка и жених.

Только во сне так
Поступь страшна слуги!
Только во сне так
Все говорят шаги!