Роберт Фрост - Неизбранная дорога

Я целый день по листьям бродил, от осени я устал,
Сколько узорной пестрой листвы за день я
истоптал!
Может, стараясь вбить в землю страх,
топал я слишком гордо,
И так безнаказанно наступал на листья ушедшего
года.

Все прошлое лето были они где-то там, надо мной,
И мимо меня им пришлось пролететь,
чтоб кончить свой путь земной.
Все лето невнятный шелест угроз я слышал над
головой,
Они полегли - и казалось, что в смерть
хотят меня взять с собой.

С чем-то дрожащим в душе моей,
говоря будто лист с листом,
Стучались мне в веки, трогали губы, -
и все о том же, о том...
Но зачем я должен с ними уйти?
Не хочу я и не могу:
Выше колени - еще хоть год удержаться бы
на снегу.

Нрав у людей такой:
Им на песке не лень,
К берегу сев спиной,
В море глядеть весь день.

Парусной лодки крыло
Там оживляет вид,
Порою воды стекло
Чайку на миг отразит.

Берег хорош собой
И многообразней стократ,
Но бьет о песок прибой,
И люди в море глядят.

Не видят они далеко,
Не видят они глубоко,
Но хоть и бессилен взгляд,
Они все равно глядят.

Гонец с недоброю вестью,
Добравшись до полпути,
Смекнул: опасное дело -
Недобрую весть везти.

И вот, подскакав к развилке,
Откуда одна из дорог
Вела к престолу владыки,
Другая - за горный отрог,

Он выбрал дорогу в горы,
Пересек цветущий Кашмир,
Проехал рощи магнолий
И прибыл в страну Памир.

И там, в глубокой долине,
Он девушку повстречал.
Она привела его в дом свой,
В приют у подножья скал.

И рассказала легенду:
Как некогда караван
Китайскую вез принцессу
По этим горам в Иран.

На свадьбу с персидским принцем
Свита ее везла,
Но оказалось в дороге,
Что девушка - тяжела.

Такая вышла заминка,
Что ни вперед, ни назад,
И хоть ребенок, конечно,
Божественно был зачат,

Они порешили остаться -
Да так и живут с тех пор -
В Долине мохнатых яков,
В краю Поднебесных гор.

А сын, рожденный принцессой,
Царя получил права:
Никто не смел прекословить
Наследнику божества.

Вот так поселились люди
На диких склонах крутых.
И наш злополучный вестник
Решил остаться у них.

Не зря он избрал это племя,
Чтобы к нему примкнуть:
И у него был повод
Не продолжать свой путь.

А что до недоброй вести,
Погибельной для царя, -
Пускай на пир Валтасару
Ее принесет заря!

Она - как в поле шелковый шатер,
Под ярким летним солнцем поутру,
Неудержимо рвущийся в простор
И вольно парусящий на ветру.
Но шест кедровый, острием своим
Сквозь купол устремленный к небесам,
Как ось души, стоит неколебим
Без помощи шнуров и кольев - сам.
Неощутимым напряженьем уз
Любви и долга к почве прикреплен,
Своей наилегчайшей из обуз
Почти совсем не замечает он;
И лишь когда натянется струна,
Осознает, что эта связь прочна.

Я вечером к лесу пришел.
Пел дрозд, и еще была
Опушка светла, но за ней
Уже воцарилась мгла.

В лесу стало так темно,
Что птице было пора
Устроиться на ночлег,
О песнях забыв до утра.

Однако закатный свет
Пред тем, как совсем угас,
Помедлил на миг, чтоб дрозд
Попеть мог в последний раз.

В вечерней песне его
Мне вдруг почудился зов,
Как будто к себе звала
Печальная мгла лесов.

Но я, дожидаясь звезд,
Решил, что, песней маня,
Не мне пел сегодня дрозд
И звал еще не меня.

Весь мир, казалось, вымер или спал;
Кричи иль не кричи - не добудиться.
Лишь из-за озера, с лесистых скал,
Взлетало эхо, как шальная птица.
Он требовал у ветра, у реки,
У валунов, столпившихся сурово,
Не отголоска собственной тоски,
А встречного участия живого.
Но тщетны были и мольба, и зов,
Когда внезапно там, на дальнем склоне,
Раздался торопливый треск кустов
И кто-то с ходу, словно от погони
Спасаясь, бросился с размаху вплавь -
И постепенно с плеском и сопеньем
Стал приближаться, оказавшись въявь
Не человеком, а большим оленем,
Что встал из озера, в ручьях воды,
Взошел на камни, мокрый и блестящий,
И, оставляя темные следы,
Вломился снова в лес - и скрылся в чаще.

Осенней позднею порой
Кружились листья надо мной,
И ветер в лютой круговерти
Пел о кончине летних дней,
А я в беспечности своей,
Припав к нему, подпел о смерти.
Когда бы знал я в годы те,
Как долго надо пробираться
Сквозь ветер по пути смертей,
Чтобы со своею повстречаться!
И кто б меня предупредил,
Что каждый, кто заговорил
Об этом - хочет ли, не хочет,
Смерть неизбежную пророчит
И всем, и, в том числе, себе...
Мы горя в юности не знаем,
Но если песни распеваем
О смерти - то не оставляем
Иного выбора судьбе.

Цветы сухих степей
Неприхотливы - им воды достанет,
Которая, сочась с горы, достанет
Едва до их ступней.
Что ж, так возможно выжить. Чтобы жить,
Не надо воду каплями цедить,
А следует омыть себя потоком,
Склонясь в поклоне низком и глубоком,
Чтоб распрямиться в полный рост потом.
Порою размышляю я о том,
Как разом вознести под свод небесный
Моря и океаны влаги пресной,
И опрокинуть прямо над цветком.
И пусть наислабейший лепесток
Случайно канет в гибельный поток -
Грустить об этой доле неуместно.

Не только корни пить хотят и рот -
Весь мир, все тело, атомы и поры.
Разверзтесь надо мною, хляби вод!

А прочее не стоит разговора.
Хмелящий ливень крепче, чем вино;
И таинство лучей дождю дано.
Лишь хлынет он, как я уже снаружи:
Там, где вода, и перезвон, и лужи.
Пусть сумерки - но это лучший час,
Поскольку ливень в это время начат
И, словно слезы, сыплется из глаз,
Которые давно уже не плачут.

Я бы хотел, чтоб этот лес дремучий,
Невозмутимый, древний и могучий,
Не просто был личиной тьмы, но чащей,
В даль без конца и края уводящей.

Туда уйду я и в безбрежность кану,
Не опасаясь встретить ни поляны,
Ни большака, где возчик засыпает
И колесо песок пересыпает.