Роберт Фрост - Неизбранная дорога

Ушел косарь, а мне, как и ему,
Работать предстояло одному.

"У каждого всегда своя забота,
Пусть даже вместе делается что-то!"

Лишь я подумал это, из-под ног
Стремительно метнулся мотылек

И полетел, оправясь от испуга,
Вчерашние цветы искать по лугу.

Он облетал его за кругом круг,
Не узнавая оголенный луг,

Потом внезапно скрылся вдалеке,
И я почти забыл о мотыльке.

Я сено ворошил. Но вдруг привлек
Опять мое вниманье мотылек.

Он над ручьем порхал, где у воды
Я разглядел чудесные цветы.

Цветочный островок с его красой
Был почему-то пощажен косой,

Хотя цветы, по-видимому, спас
Косарь не для кого-нибудь из нас.

Он просто пожалел их от души,
Так они утром были хороши.

Но, что бы ни подумал он при этом,
Они остались дружеским приветом,

И я услышал пенье птиц в лесу,
И рядом его звонкую косу,

И не один я был в глуши лесной,
А друг работал сообща со мной,

С которым вместе можно отдохнуть,
Поговорить в тени о чем-нибудь.

Я только что совсем его не знал,
Но он понятен мне и близок стал.

"Ведь всякий труд есть общая работа,
Пусть даже порознь делается что-то!"

Вышел Пан из глухих лесов,
Сединою одетый мхов,
Страхолюден, космат, суров, -
Вышел старый полюбоваться
Миром, где лишь леса теснятся.

Вышел в вольную высоту.
Вышел, флейту поднес ко рту,
Края жалкую наготу,
Где нигде ни огня, ни крова,
Озирая во мгле багровой.

Мир по нраву ему - пустой,
Где лишь вепря свирепый вой
Кратким летом в траве густой,
Да мальчишки играют в прятки,
Знать не зная лесной загадки.

Всюду в мире - другой уклад.
Флейта пела на старый лад,
Ибо шуток младых дриад,
Плача сойки, тоски шакала,
Чтобы песню вести, - хватало.

Но меняются времена.
Отступается старина.
Вот и флейта - теперь она
С ветром яростью не поспорит,
Ветерка теперь не оборет.

Ведь языческий сгинул дух.
Новый мир к старым песням глух.
Пан пал наземь, и взор потух;
Смял последний цветок рукою...
Петь? О чем же? Здесь все чужое!

То было в густой первозданности леса.
Я знал, что не богом она создана.
Я шел по следам окаянного беса,
Выслеживал беса в лесу дотемна.
И вдруг я услышал - услышал такое,
Что долгие годы не знаю покоя.

Не спереди звук доносился, а сзади -
Утробное бульканье из-под древес.
Забывчив и заспан, в похабном наряде,
Со смехом из лужи своей вылез бес,
С век грязь он соскреб - и мгновенно
я понял,
Что он меня вспомнил, заметил и пронял.

Вовек не забуду я этого смеха:
Ловец стал добычей - вот бесу потеха.
Я прянул - ему показать поскорей,
Мол, что-то ищу (не его!) меж ветвей,
А он меня принял за тень или эхо -
И пал я, пристыженный, возле корней.

Закрой окно, чтоб онемела даль.
Деревья гнутся, не ропща, - а ты?
Не стало птиц, и если в том - печаль, -
В нем распознать сумей свои черты.

Весной болото снова зацветет,
Весной вернется птичья кутерьма.
Закрой окно, не слушай, как метет,
Чтоб лучше видеть, как грядет зима.

С тенистых крон летит листва!
Осенней выхвачена хваткой,
Спешит земную наготу
Облечь коричневой перчаткой.

И прежде чем вернется вверх
И мир одарит новой тенью.
Листва лежит мертвым-мертва
В тяжелом мраке погребенья.

Но не навеки этот мрак.
Цветы прорвут покров из листьев,
Себе - и им! - путь вверх расчистив.
В мирах - не знаю, в нашем - так!

На небе кромешная туча враздрызг.
Пустой дорога стоит.
Лишь мечутся тысячи кварцевых брызг,
Стирая следы копыт.
Настолько влажны, что пчеле не нужны,
Цветы на обочине дня.
О, выйди на зов, ступая с холмов,
И в ливень люби меня!

Ведь неугомонные птицы поют
В объятых плачем лесах,
Ведь неугомонные эльфы снуют,
Веками снуют впотьмах.
Все пенье лесное под ливнем стеною
Поломано, как цветок.
О, выйди из чащи, укрыться манящей,
Туда, где бурлит поток!

Теряются наши слова на ветру,
А песням не внемлет лес,
И струи, которых вовек не утру,
Льются на нас с небес.
На запад пойдем - а что там найдем?
Потонем, поди, в пути.
На голой груди пусть пляшут дожди,
Пусть капли гремят в горсти!

Но ветер с востока ворвался сюда,
А море вернуться должно
Туда, где когда-то, бог знает, когда,
Безбрежно шумело оно.
С той давней поры не видали миры
Любви - вплоть до этого дня.
Пади же стремглав, меж молний и трав,
И в ливень люби меня!

Денек октябрьский золотой,
Уже созрел твой листопад.
Подует завтра ветер злой,
И листья облетят.
Вороны каркают не в лад,
Но завтра разлетится стая.
Денек октябрьский золотой,
Продли часы, неслышно тая.
Пусть кажутся длинней они.
Плени обманчивой мечтой,
Как ты умеешь, увлекая.
Один листочек утром нам,
Другой же в полдень оброни,
Один вот здесь, другой вон там.
Да будет твой закат лучист,
Земля светлей, чем аметист.
Тишь какая!
Пусть дозревает виноград:
Хотя листву спалил мороз,
Плодам вреда он не принес -
И гроздья вдоль стены висят.

В лесах я бродил и в лугах, -
Была не преградой ограда, -
Всходил на вершину холма,
И в мире царила отрада.
Но вот я на землю сошел -
И всюду приметы распада.

На землю листва полегла.
Лишь та, на дубу, на вершине,
Трепещет до самой зимы, -
Но рухнет - и в горькой гордыне
Метаться по снегу пойдет,
Укрывшему падшую ныне.

Вповалку листва полегла.
Война ли прошла здешним краем?
Последний цветок облетел.
Мир словно бы необитаем.
И вскинется сердце искать,
Но где, но кого - не узнаем.

Но разве покорна душа
Измене, что в мире творится?
Но разве согласна она
В опавшие листья зарыться?
И лето пройдет, и любовь,
Но с этим вовек не смириться.