Георгий Леонидзе - Сталин. Детство и отрочество

Стоит твердыня, грозная, седая,
Как ветеран, держащий древний стяг.
Здесь на скале ограда крепостная
Воздвигнута на крови и костях.

Седой оплот несломленной защиты,
Как некий остров, из пучин возрос;
Руины стен и вековые плиты
Взгромождены на сумрачный утес.

Была твердыня огненною торней,
Где с кровью хлеб спекался среди скал.
Здесь Амиран, мятежник непокорный,
Прикован был, но воли все алкал!

Картлийцев прародитель Уплос
С костями известь тут смешал,
А ныне ящерицы дремлют —
Где кровью обагрялся вал.

Здесь Искандер разбил ворота
И мир потряс, как ветви ив.
Рубили панцири монголы,
Холмы из черепов сложив.

Здесь Митридат с войсками римлян
Тягался, чтобы мертвым лечь.
Здесь на валу в руке араба
Сверкал калифа грозный меч.

Здесь кизилбаши и хазары
Летели на степных конях,
Топтали тяжко нашу землю,
Домчав до нас азийский прах.

Цветы не знали здесь цветенья,
А птицы — гнезд, в тоске крича;
Здесь камни обросли стрелами
И нивы стригла саранча.

Но кто б оставил поле боя,
Клинком врага не поразив,
Не обагрив своею кровью
Истоптанных несжатых нив!

И знамя Картли не склонялось,
Страну спасая от невзгод.
Здесь утвердил свою свободу
Непокорившийся народ.

Земля сокрыла у стены замшелой
Клинки и стяг страны неборимой.
Воителей немало здесь истлело,
Войска водивших Азии и Рима.

Гибка лоза, и гроздья рдеют, зрея,
И неумолчны рек вспененных вздохи.
Мертв Чингис-хан, и вечен сон Помпея.
Спит Александр. Не встанут диадохи!

О, город, где зыблются тени
Под зеленью шумных раин,
Колеблемых ветром весенним,
Слетевшим со снежных вершин!

Повисли балконы с резьбою,
Обвитые тонкой лозой;
Дома — с черепицей простою,
С щербатою, дряхлой стеной.

Над городом ломанной глыбой
Твердыня стоит у воды,
А дальше, на рынке — и рыба,
И в грузных корзинах — плоды.

Мужали в труде палаваны,
По праздникам игры вели,
И в Индию шли караваны,
Как к югу летят журавли.

Отсюда жемчуг шел в палаты Рима,
А в Азию — паласы и шелка.
На масляной кулак неутомимый
Сшибался грозно с мощью кулака.

Скрипит арба, сверкают фаэтоны,
Мацонщики теснятся, как всегда.
С утра у лавок не смолкает гомон,
А ввечеру в пыли бредут стада.

От века здесь щедры земные блага,
Здесь на плоту поет ущелий сын,
И дремлет город, освеженный влагой,
Одетый в тень трепещущих раин.

Но он не спит, вскипеть готовый, —
Котел над пышущим костром;
Он разорвет свои оковы,
Едва с нагорий грянет гром.

Как отзвук неуемной боли,
Сердца разящий вдовий крик:
— Зураб, тебе страдать доколе?!
— О, мать, все ближе смертный миг!

И словно груз неся столетий,
О сыновьях скорбит она:
Один — в хрустальном Базалети,
Другого погребла стена.

Ужели даль не прояснится,
Чтоб журавли могли лететь?
Пусть станет вновь крепка десница,
Чтоб строить, и писать, и петь!

Давно кирка лежит без дела,
Ржавеет в поле праздный плуг,
Забыт клинок, в пыли кольчуга,
Умолк чонгури нежный звук,
А древний край простерт в бессилье,
Пронзен копьем нещадных мук.

Ответа нет! С ярмом скрипучим
Звучит «Урмули» в лунный час,
И ночь неодолимый сумрак
На башни льет из черных глаз.

И тьмы не сдвинуть ураганам
Иль трубам, что к боям зовут.
Лишь базалетские свирели
Об уповании поют.

Вершин седые веретена
Мотают клочья дымных туч,
Тая грома и пряжу молний
Меж истомленных жаждой туч.

Издавна был опорой жизни
Картлийский крепкий земледел,
Но он забыл, с дороги согнан,
Как в люди выбиться хотел.

Он может дуб взвалить на плечи,
С нагорий сбросить валуны,
Но свергнуть не решится князя —
Душителя его страны.

Он слышит: «Мужичье — как свиньи!
Лентяй валяется в грязи.
Возьмешь за шиворот — заплачет,
А волю дашь — уже грозит!

Оборван весь, в лохмотьях жалких, —
Но спорить он готов с тобой,
А мы ведь с розовою кровью
И даже с кровью голубой!»

Его пинают беспощадно,
Бьют по зубам — кому не лень.
Под свист кнута несется ропот:
«Как тяжек, господи, мой день!»

Над пыльным верстаком склоненный,
Измучен люд палящим жаром,
И ветер с гор не льнет прохладой
К изнемогающим амкарам.

Проходят дни в труде всегдашнем,
Чтоб без забот гуляли баре;
В дому — ни лишней корки хлеба,
В деревне — ни зерна в амбаре.

Хоть тяжко, быть покорным надо,
Строгать и шить рукой усталой.
Ручьи должны вливаться в море,
Чтоб море вечно грохотало.

Когда ж рассвет раскроет двери?
Когда весна дохнет прохладой,
Чтобы спасти людей из пекла
Неугасаемого ада?!

Богатей прибрал умело,
Льстиво княжий нрав хваля,
И господские поместья,
И дворянские поля.

Он прижал к прилавку пузо,
Ястребиный косит глаз,
Очаги крушит и губит,
А спросить — спасает вас.

Златоуст — послушать только!
На прицел карман берет.
Пусть святым Христом клянется,
Пусть хоть братом назовет, —

Он петлю накинет ловко,
Присосется, как паук,
В паутину селянина
Завлекает, будто друг.

«День иной дороже года,
Год иной лишь дню подстать».
Хочет он, — мертвеет город,
Хочет, — оживёт опять.

Дань повсюду собирает,
Простодушие хваля,
Как пожар, он пожирает
Вместе с лозами поля.

Призрак ночи тает в поле,
Уступает свету мгла,
А с горийских колоколен
Уж звонят колокола.

И гремят, готовясь к строю,
У казарм ряды солдат,
И над древнею землею
На заре штыки блестят.

В грудь бия со скорбью ложной,
Негодует «патриот»,
Озирается тревожно
И в душе шпика клянет.

Тьма еще объемлет землю,
И легко ли света ждать?!
Задыхаясь, время дремлет,
Обращая взоры вспять.

Где желанная свобода?
Царь в ночи нам не дал дня;
Спас от льва, но волкам отдал,
Крестным знаменьем маня.