Константин Симонов - Собрание сочинений. Том 1

А женщина еще не знала;

Бродя по городу со мной,

Тебя живого вспоминала.

Но чем ей горе облегчить,

Когда солдатскою судьбою

Я сам назавтра, может быть,

Сравняюсь где-нибудь с тобою?

И будет женщине другой -

Все повторяется сначала -

Вернувшийся товарищ мой,

Как я, весь вечер лгать устало.

Печальна участь нас, друзей,

Мы все поймем и не осудим

И все-таки о мертвом ей

Напоминать некстати будем.

Ее спасем не мы, а тот,

Кто руки на плечи положит,

Не зная мертвого, придет

И позабыть его поможет.

1941

Меня просил попутчик мой и друг,

А другу дважды не дают просить,

Не видя ваших милых глаз и рук,

О вас стихи я должен сочинить.

В зеленом азиатском городке,

По слухам, вы сейчас влачите дни,

Там, милый след оставив на песке,

Проходят ваши легкие ступни.

За друга легче женщину просить,

Чем самому припасть к ее руке,

Вы моего попутчика забыть

Не смейте там, в зеленом городке.

Он говорил мне, что давно, когда

Еще он вами робко был любим,

Взошедшая Полярная звезда

Вам назначала час свиданья с ним.

Чтоб с ним свести вас, нет сейчас чудес,

На край земли нас бросила война,

Но все горит звезда среди небес,

Вам с двух сторон земли она видна.

Она сейчас горит еще ясней,

Попутчик мой для вас ее зажег,

Пусть ваши взгляды сходятся, на ней,

На перекрестках двух земных дорог.

Я верю вам, вы смотрите сейчас,

Пока звезда горит, - он будет жить,

Пока с нее не сводите вы глаз,

Ее никто не смеет погасить.

Где юность наша? Где забытый дом?

Где вы, чужая, нежная? Когда,

Чтоб мертвых вспомнить, за одним столом

Живых сведет Полярная звезда?

1941, Рыбачий

Вслед за врагом пять дней за пядью пядь

Мы по пятам на Запад шли опять.

На пятый день под яростным огнем

Упал товарищ, к Западу лицом.

Как шел вперед, как умер на бегу,

Так и упал и замер на снегу.

Так широко он руки разбросал,

Как будто разом всю страну обнял.

Мать будет плакать много горьких дней,

Победа сына не воротит ей.

Но сыну было - пусть узнает мать -

Лицом на Запад легче умирать.

1941

Я знаю, ты бежал в бою

И этим шкуру спас свою.

Тебя назвать я не берусь

Одним коротким словом: трус.

Пускай ты этого не знал,

Но ты в тот день убийцей стал.

В окоп, что бросить ты посмел,

В ту ночь немецкий снайпер сел.

За твой окоп другой боец

Подставил грудь под злой свинец.

Назад окоп твой взяв в бою,

Он голову сложил свою.

Не смей о павшем песен петь,

Не смей вдову его жалеть.

1942

Когда ты по свисту, по знаку,

Встав на растоптанном снегу,

Готовясь броситься в атаку,

Винтовку вскинул на бегу,

Какой уютной показалась

Тебе холодная земля,

Как все на ней запоминалось:

Примерзший стебель ковыля,

Едва заметные пригорки,

Разрывов дымные следы,

Щепоть рассыпанной махорки

И льдинки пролитой воды.

Казалось, чтобы оторваться,

Рук мало - надо два крыла.

Казалось, если лечь, остаться -

Земля бы крепостью была.

Пусть снег метет, пусть ветер гонит,

Пускай лежать здесь много дней.

Земля. На ней никто не тронет.

Лишь крепче прижимайся к ней.

Ты этим мыслям жадно верил

Секунду с четвертью, пока

Ты сам длину им не отмерил

Длиною ротного свистка.

Когда осекся звук короткий,

Ты в тот неуловимый миг

Уже тяжелою походкой

Бежал по снегу напрямик.

Осталась только сила ветра,

И грузный шаг по целине,

И те последних тридцать метров,

Где жизнь со смертью наравне!

1942

Уже темнеет. Наступленье,

Гремя, прошло свой путь дневной,

И в нами занятом селенье

Снег смешан с кровью и золой.

У журавля, где как гостинец

Нам всем студеная вода,

Ты сел, усталый пехотинец,

И все глядишь назад, туда,

Где в полверсте от крайней хаты

Мы, оторвавшись от земли,

Под орудийные раскаты,

Уже не прячась, в рост пошли.

И ты уверен в эту пору,

Что раз такие полверсты

Ты смог пройти, то, значит, скоро

Пройти всю землю сможешь ты.

1942

За пять минут уж снегом талым

Шинель запорошилась вся.

Он на земле лежит, усталым

Движеньем руку занеся.

Он мертв. Его никто не знает.

Но мы еще на полпути,

И слава мертвых окрыляет

Тех, кто вперед решил идти.

В нас есть суровая свобода:

На слезы обрекая мать,

Бессмертье своего народа

Своею смертью покупать.

1942

Пожар стихал. Закат был сух.

Всю ночь, как будто так и надо,

Уже не поражая слух,

К нам долетала канонада.

И между сабель и сапог,

До стремени не доставая,

Внизу, как тихий василек,

Бродила девочка чужая.

Где дом ее, что сталось с ней

В ту ночь пожара - мы не знали.

Перегибаясь к ней с коней,

К себе на седла поднимали.

Я говорил ей: - Что с тобой? -

И вместе с ней в седле качался.

Пожара отсвет голубой

Навек в глазах ее остался.

Она, как маленький зверек,

К косматой бурке прижималась,

И глаза синий уголек

Все догореть не мог, казалось.

Когда-нибудь в тиши ночной

С черемухой и майской дремой,

У женщины совсем чужой

И всем нам вовсе незнакомой,

Заметив грусть и забытье

Без всякой видимой причины,

Что с нею, спросит у нее

Чужой, не знавший нас, мужчина.

А у нее сверкнет слеза,

И, вздрогнув, словно от удара,

Она поднимет вдруг глаза

С далеким отблеском пожара,

- Не знаю, милый. - А в глазах

Вновь полетят в дорожной пыли

Кавалеристы на конях,

Какими мы когда-то были.

Деревни будут догорать,

И кто-то под ночные трубы

Девчонку будет поднимать

В седло, накрывши буркой грубой.

1942

Памяти Евгения Петрова

Неправда, друг не умирает,

Лишь рядом быть перестает.

Он кров с тобой не разделяет,

Из фляги из твоей не пьет.

В землянке, занесен метелью,

Застольной не поет с тобой

И рядом, под одной шинелью,

Не спит у печки жестяной.

Но все, что между вами было,

Все, что за вами следом шло,

С его останками в могилу

Улечься вместе не смогло.

Упрямство, гнев его, терпенье -

Ты все себе в наследство взял,

Двойного слуха ты и зренья

Пожизненным владельцем стал.

Любовь мы завещаем женам,

Воспоминанья - сыновьям,

Но по земле, войной сожженной,

Идти завещано друзьям.

Никто еще не знает средства

От неожиданных смертей.

Все тяжелее груз наследства,

Все уже круг твоих друзей.