Константин Симонов - Собрание сочинений. Том 1

А вдруг не вы одна смогли,

Вдруг кто-нибудь еще получит?

На суд далеких жен своих

Мы вас пошлем. Вы клеветали

На них. Вы усомниться в них

Нам на минуту повод дали.

Пускай поставят вам в вину,

Что душу птичью вы скрывали,

Что вы за женщину, жену,

Себя так долго выдавали.

А бывший муж ваш - он убит.

Все хорошо. Живите с новым.

Уж мертвый вас не оскорбит

В письме давно ненужным словом.

Живите, не боясь вины,

Он не напишет, не ответит

И, в город возвратясь с войны,

С другим вас под руку не встретит.

Лишь за одно еще простить

Придется вам его - за то, что,

Наверно, с месяц приносить

Еще вам будет письма почта.

Уж ничего не сделать тут -

Письмо медлительнее пули.

К вам письма в сентябре придут,

А он убит еще в июле.

О вас там каждая строка,

Вам это, верно, неприятно -

Так я от имени полка

Беру его слова обратно.

Примите же в конце от нас

Презренье наше на прощанье.

Не уважающие вас

Покойного однополчане.

По поручению офицеров полка

К. Симонов

1943

Последний кончился огарок,

И по невидимой черте

Три красных точки трех цигарок

Безмолвно бродят в темноте.

О чем наш разговор солдатский?

О том, что нынче Новый год,

А света нет, и холод адский,

И снег, как каторжный, метет.

Один сказал: - Моя сегодня

Полы помоет, как при мне.

Потом детей, чтоб быть свободней,

Уложит. Сядет в тишине.

Ей сорок лет - мы с ней погодки.

Всплакнет ли, просто ли вздохнет.

Но уж, наверно, рюмкой водки

Меня по-русски помянет...

Второй сказал: - Уж год с лихвою

С моей война нас развела.

Я, с молодой простясь женою,

Взял клятву, чтоб верна была.

Я клятве верю, - коль не верить,

Как проживешь в таком аду?

Наверно, все глядит на двери,

Все ждет сегодня - вдруг приду...

А третий лишь вздохнул устало:

Он думал о своей - о той,

Что с лета прошлого молчала

За черной фронтовой чертой...

И двое с ним заговорили,

Чтоб не грустил он, про войну,

Куда их жены отпустили,

Чтобы спасти его жену.

1943

Я помню в Вязьме старый дом.

Одну лишь ночь мы жили в нем.

Мы ели то, что бог послал,

И пили, что шофер достал.

Мы уезжали в бой чуть свет.

Кто был в ту ночь, иных уж нет.

Но знаю я, что в смертный час

За тем столом он вспомнил нас.

В ту ночь, готовясь умирать,

Навек забыли мы, как лгать,

Как изменять, как быть скупым,

Как над добром дрожать своим.

Хлеб пополам, кров пополам -

Так жизнь в ту ночь открылась нам.

Я помню в Вязьме старый дом.

В день мира прах его с трудом

Найдем средь выжженных печей

И обгорелых кирпичей,

Но мы складчину соберем

И вновь построим этот дом,

С такой же печкой и столом

И накрест клеенным стеклом.

Чтоб было в доме все точь-в-точь,

Как в ту нам памятную ночь.

И если кто-нибудь из нас

Рубашку другу не отдаст,

Хлеб не поделит пополам,

Солжет, или изменит нам,

Иль, находясь в чинах больших,

Друзей забудет фронтовых, -

Мы суд солдатский соберем

И в этот дом его сошлем.

Пусть посидит один в дому,

Как будто утром в бой ему,

Как будто, если лжет сейчас,

Он, может, лжет в последний раз,

Как будто хлеба не дает

Тому, кто к вечеру умрет,

И палец подает тому,

Кто завтра жизнь спасет ему.

Пусть вместо нас лишь горький стыд

Ночь за столом с ним просидит.

Мы, встретясь, по его глазам

Прочтем: он был иль не был там.

Коль не был, - значит, неспроста,

Коль не был - совесть нечиста.

Но если был, мы ничего

Не спросим больше у него.

Он вновь по гроб нам будет мил,

Пусть честно скажет: - Я там был.

1943

Мы летели над Словенией,

Через фронт, наперекрест,

Над ночным передвижением

Немцев, шедших на Триест.

Словно в доме перевернутом,

Так, что окна под тобой,

В люке, инеем подернутом,

Горы шли внизу гурьбой.

Я лежал на дне под буркою,

Словно в животе кита,

Слыша, как за переборкою

Леденеет высота.

Ночь была почти стеклянная,

Только выхлопов огонь,

Только трубка деревянная

Согревала мне ладонь.

Ровно сорок на термометре.

Ртути вытянулась нить.

Где-то на шестом километре

Ни курить, ни говорить.

Тянет спать, как под сугробами,

И сквозь сон нельзя дышать.

Словно воздух весь испробован

И другого негде взять.

Хорошо, наверно, летчикам;

Там, в кабине, кислород -

Ясно слышу, как клокочет он,

Как по трубкам он течет.

Чувствую по губ движению,

Как хочу их умолять,

Чтоб и мне, хоть на мгновение,

Дали трубку - подышать.

Чуть не при смерти влетаю я,

Сбив растаявшую слезу,

Прямо в море, в огни Италии,

Нарастающие внизу.

................................................

А утром просто пили чай

С домашнею черешнею,

И кто-то бросил невзначай

Два слова про вчерашнее.

Чтобы не думать до зари,

Вчера решили с вечера:

Приборов в самолете три,

А нас в полете четверо;

Стакнулся с штурманом пилот

До вылета, заранее,

И кислород не брали в рот

Со мною за компанию.

Смеялся летный весь состав

Над этим приключением,

Ему по-русски не придав

Особого значения.

Сидели дачною семьей,

Московскими знакомыми,

Пилот, радист и штурман мой

Под ветками с лимонами.

Пусть нам сопутствует в боях

И в странствиях рискованных

Богатство лишь в одном - в друзьях,

Вперед не приготовленных,

Таких, чтоб верность под огнем

И выручка соседская,

Таких, чтоб там, где вы втроем,

Четвертой - Власть Советская.

Таких, чтоб нежность - между дел,

И дружба не болтливая,

Таких, с какими там сидел

На берегу залива я.

Далеко мир. Далеко дом,

И Черное, и Балтика...

Лениво плещет за окном

Чужая Адриатика.

1944

Фронтовой бригаде Театра

имени Ленинскою комсомола

Пускай в Москве иной ворчлив и сух,

Другого осуждают справедливо

За то, что он бранил кого-то вслух,

Кого-то выслушал нетерпеливо;

А третий так делами осажден,

Что прячется годами от знакомых,

И старый лгун охрипший телефон,

Как попугай, твердит все: "Нету дома".

Да ты и сам, на чей-то строгий взгляд,

Уж слишком тороплив и озабочен,

А главное, как люди говорят,

Когда-то лучше был, - как все мы, впрочем!

Но вдруг в чужой земле, куда войной

Забросило тебя, как в преисподню,

Вдруг скажет кто-то, встретившись с тобой,

О москвичах, приехавших сегодня.

Ты с ними был в Москве едва знаком -

Кивок, два-три случайных разговора, -

Но здесь, не будь машины, хоть пешком...