Константин Симонов - Собрание сочинений. Том 1

Перебрасываемся словами

В том немецком городе Коттбус,

Где Иван Степаныча корпус.

На тарелку, как гостю званому,

Вы кладете мне все подряд,

А сама - нет-нет на коханого

Да и кинете быстрый взгляд...

Он, пройдя через все сражения,

Седоватый стал, грузноватый,

Может быть, по чьему-то мнению,

Даже "трошки пидстарковатый";

Ну, а вам, хоть вся жизнь с ним вместе,

Все он кажется - как невесте...

Может быть, потому так кажется,

Что не с тихих дней, не с лазури -

Начиналась жизнь прямо с бури,

Ну а в бурю узлы крепче вяжутся!

Было всякое в жизни этой,

Было счастье ближе и дальше,

Но, как в песне, на совесть спетой,

Одного в ней не было - фальши.

После юности первых взлетов

Показалась вам наказаньем

Строевая его работа,

Гарнизонная жизнь в Рязани.

Чуть рассвет - шел к себе в пульроту,

Приходил угрюм, озабочен...

Обожал свои пулеметы,

А жену, как видно, не очень...

Вы пожаловались несмело -

А его как плетью огрело!

Вместо вами стыдливо неданной

Ласки: "Что ты, милая, глупая...",

"Собирай, - сказал, - чемоданы!" -

И ушел, сапогами хрупая.

Чуть тогда вы с ним не расстались,

Но поплакали - и остались.

Догадались - не разлюбил он,

Просто слишком самолюбивый,

Хоть имеет два Красных Знамени -

Храбрость храбростью, знанья знаньями!

За душою всего два класса.

Приласкал бы, да нету часа -

Как вернется, так вечер целый

Чертит, чертит на схемах стрелы;

Схемы разные, стрелы разные,

А глаза всю неделю красные.

Даже вы, бывало, раз нужно,

Прикусив язык, не дыша,

Обводили те стрелы мужние

Тушью после карандаша.

Кое-кто сомневался - где ему!

Но у мужа характер твердый:

Трижды резался в академию -

Все же выдержал на четвертый;

Это было в тот месяц самый,

Когда дочка родилась ваша,

И Иван Степаныч - упрямый -

В вашу честь назвал ее Машей.

И вам стало жаль, что в двадцатом,

Когда первенца вы рожали,

То зачем-то грозно Маратом,

А не Ваней его назвали.

Академия, академия!

Горы книг, до утра сидения,

Для мужей на всю жизнь наука,

А для жен - по мукам хождение, -

Легче бы уж просто разлука!

Выпуск - праздник! Вдвоем - по Волге.

В Сочи - месяц! В Крыму - неделя!

Отдыхали так, чтоб надолго,

Словно в воду оба глядели.

Как вернулись - пошло, поехало -

Назначения, перемещения...

И винить-то, главное, некого -

Не попросит никто прощения!

Не родные вас замуж выдали -

Вы судьбу себе сами выбрали:

Жизнь не райскую и не адскую,

Посредине как раз - солдатскую.

Где вы только с ним не служили,

За собой детей перетаскивая!

Все места показать, где жили, -

Надо к карте вставать с указкою.

Под Чимкентом в тифу лежали.

Под Читой в третий раз рожали...

Умер сын... То ли врач был молод,

То ли в сопках - под сорок холод,

То ли тряской была дорога...

Сами выжили - слава богу!

Целый месяц, пока лечили,

Ждали, что доктора присудят,

И свой приговор получили:

Двое есть, а больше не будет.

К той поре уж вы постепенно

От себя все реже скрывали,

Что особые перемены

В вашей жизни будут едва ли

И что, странствуя по Союзу

Всей семьей по военным литерам,

Вам уже не закончить вуза,

И заочно даже не вытянуть,

Уж не стать той, себе обещанной

В двадцать лет, идеальной женщиной,

Что вам в жизни порой встречаются,

А у вас вот не получается...

Говорят - неглупая, умная,

Говорят - на подъем легка...

А не все, что в двадцать задумано.

Исполняется к сорока.

Словно плот по течению тащит -

Переезды, семья, детишки...

И бывает так много чаще,

Чем в прочитанных вами книжках.

Да, вы высших школ не кончали,

Но прошли, несмотря на это,

Свои радости и печали -

Свои собственные университеты.

Не одним стиральным, обеденным -

Вековым наукам домашним, -

Научились вы сердцеведенью,

Жизь прожив рядом с мужем вашим.

И когда в боевой готовности

Полк годами стоял в глуши,

Вы такие знали подробности -

Чем мы плохи и хороши,

Вы такие характеры видывали

Во всей слабости их и силе,

Что писатели бы позавидовали,

Поделиться бы попросили!

И давно уж не вы к кому-то

Шли свои утолять печали -

Вам, в слезах прибежав под утро,

Горе женщины поверяли,

Чтоб решили, чтоб рассудили,

Потому что для них вы были

Не полковничьею женою,

Просто так - при нем путешественницей,

А то другом их, то судьею,

Тем, что люди зовут общественницей.

Слово это как будто скромное,

Вроде даже чуточку детское,

А как вдумаешься - огромное,

Ростом в целую власть Советскую.

В самых дальних из гарнизонов

Пояса из огня, из стали

Помогали нам строить жены -

Слово это недаром знали!

Жили так, чтоб семья без трещин,

И в бетоне нашей границы

Есть их молодости отцветшей

Принесенные в дар частицы.

Есть заложенные в основанье,

Кроме цемента и песка,

Неисполненные желанья,

Неиспользованные отпуска,

Не надеванные по году,

Потому что случая нет,

Платья, вышедшие из моды,

К свадьбе сшитые в двадцать лет.

И другие жертвы не меньшие,

Что не только до тридцати,

Что и в сорок - не просто женщине,

Не кляня судьбу, принести.

Вы простите, что так подробно.

Ставлю точку. Больше не будем...

Но об этом, Марья Петровна,

Тоже знать не мешает людям.

Ничего, не машите руками,

И у вас ведь сердце не камень!

Все на том же Востоке Дальнем,

Но уже не в Чите, в Посьете,

Вы встречали деньком печальным

Вашей свадьбы двадцатилетье.

Муж на зимнем выходе в поле,

Сын в Рязани в пехотной школе,

Все в отъездах, в разъездах, заняты!

Даже дочь не дома. И пусть.

Это только у вас на памяти

Дни их праздников наизусть.

Так за все двадцать лет взгрустнулось,

Словно сердце перевернулось.

Походили пустыней комнат -

Неужели так и не вспомнят?

Стали к зеркалу, погляделись -

Вот и первый седой ваш волос...

Спеть попробовали - не пелось

В пустоте этих комнат, голос

Был как в поле несжатый колос...

И такая к себе вдруг жалость,

Словно к брошенной, незаконной!

Разрыдалась бы, не удержалась,

Если б не звонок телефонный!

В трубке голос зимний, хрипатый,

С промежуточной в поле чистом,

Незнакомый голос солдата -

Полкового телефониста:

- Командир дивизии просит

Передать его поздравления

И, что явится к вам, доносит,

Прямо с марша, без промедления.

Если ж в ноль часов он не будет,

Просит сутки продлить до завтра...

Что вы, Марья Петровна? Будет!

Будет с трубкой сидеть в слезах-то!

Вы же знали, что позвонит он,