Джеймс Джойс - Стихотворения

He travels after a winter sun,
Urging the cattle along a cold red road,
Calling to them, a voice they know,
He drives his beasts above Cabra.

The voice tells them home is warm.
They moo and make brute music with their hoofs.
He drives them with a flowering branch before him,
Smoke pluming their foreheads.

Boor, bond of the herd,
Tonight stretch full by the fire!
I bleed by the black stream
For my torn bough!

Кочуя за зимним солнцем вослед,
Он ведет коров по холодной тропе.
Привычным голосом торопя,
Он гонит стадо свое над Каброй.

Знакомый голос сулит им тепло и кров.
Они мычат и топчутся вразнобой.
Он их погоняет цветущей ветвью,
Качается пар над рогами коров.

Сторож стада, беспечный раб,
Ты ночью растянешься у костра…
Я кровью истек у черной реки,
И сломана ветвь моя!

I heard their young hearts crying
Loveward above the glancing oar
And heard the prairie grasses sighing:
No more, return no more!

О hearts, О sighing grasses,
Vainly your loveblown bannerets mourn!
No more will the wild wind that passes
Return, no more return.

Я слышал, как, с весел сонных
Стекая, звенит вода,
И слышал в шорохе прерий влюбленных:
Прощай, прощай навсегда!

О юность, трава степная!
Напрасно рвешься прочь, трепеща…
Безумный ветер кричит, улетая:
Прощай, навсегда прощай!

Frail the white rose and frail are
Her hands that gave
Whose soul is sere and paler
Than time's wan wave.

Rosefrail and fair — yet frailest
A wonder wild
In gentle eyes thou veilest,
My blueveined child.

Как роза белая, нежна
Дарящая рука
Той, чья душа, как боль, бледна
И, как любовь, хрупка.

Но безрассудней, чем цветы,
Нежней, чем забытье,
Глаза, какими смотришь ты,
Дитя мое.

Rain on Rahoon falls softly, softly falling,
Where my dark lover lies.
Sad is his voice that calls me, sadly calling,
At grey moonrise.

Love, hear thou
How soft, how sad his voice is ever calling,
Ever unanswered, and the dark rain falling,
Then as now.

Dark too our hearts, О love, shall lie and cold
As his sad heart has lain
Under the moongrey nettles, the black mould
And muttering rain.

Далекий дождь бормочет над Рахуном,
Где мой любимый спит.
Печальный голос в тусклом свете лунном
Сквозь ночь звучит.

Ты слышишь, милый,
Как он зовет меня сквозь монотонный
Шорох дождя — тот мальчик мой влюбленный
Из ночи стылой?

В такой же стылый час во мраке черном
И мы с тобой уснем —
Под тусклою крапивой, мокрым дерном
И сеющим дождем.

A birdless heaven, seadusk, one lone star
Piercing the west,
As thou, fond heart, love's time, so faint, so far,
Rememberest.

The clear young eyes' soft look, the candid brow,
The fragrant hair,
Falling as through the silence falleth now
Dusk of the air.

Why then, remembering those shy
Sweet lures, repine
When the dear love she yielded with a sigh
Was all but thine?

Ни птицы в небе, ни огня в тумане —
Морская мгла;
Лишь вдалеке звезда-воспоминанье
Туман прожгла.

Я вспомнил ясное чело, и очи,
И мглу волос,
Все затопивших вдруг, как волны ночи, —
И бурю слез!

К чему теперь роптать, припоминая
Пыл тех ночей, —
Ведь разве не была она, чужая,
Почти твоей?

Wind whines and whines the shingle,
The crazy pierstakes groan;
A senile sea numbers each single
Slimesilvered stone.

From whining wind and colder
Grey sea I wrap him warm
And touch his trembling fineboned shoulder
And boyish arm.

Around us fear, descending
Darkness of fear above
And in my heart how deep unending
Ache of love!

Над пирсом ветер воет,
Прибоя грозен рев;
Песком и грязной пеной море моет
Горсть валунов.

Я чувствую зловещий
Холодной тьмы порыв, —
Дрожащие мальчишеские плечи
От шквала заслонив.

Под нами стонут сваи,
Темна небес юдоль;
А в сердце — бесконечная, слепая
Любовь — и боль!

Of cool sweet dew and radiance mild
The moon a web of silence weaves
In the still garden where a child
Gathers the simple salad leaves.

A moondew stars her hanging hair
And moonlight kisses her young brow
And, gathering, she sings an air:
Fair as the wave is, fair, art thou!

Be mine, I pray, a waxen ear
To shield me from her childish croon
And mine a shielded heart for her
Who gathers simples of the moon.

Узором зыбких звездных блесток
Украсит ночь свою канву
В саду, где девочка-подросток
Сбирает лунную траву.

На волосах роса мерцает,
Целует веки ей луна;
Она, сбирая, напевает:
О, ты прекрасна, как волна!

Как залепить мне воском уши,
Чтоб этот голос в сердце стих,
Чтобы не слушать мне, не слушать
Ее напевов колдовских!

Goldbrown upon the sated flood
The rockvine clusters lift and sway;
Vast wings above the lambent waters brood
Of sullen day.

A waste of waters ruthlessly
Sways and uplifts its weedy mane
Where brooding day stares down upon the sea
In dull disdain.

Uplift and sway, О golden vine, —
Your clustered fruits to love's full flood,
Lambent and vast and ruthless as is thine
Incertitude!

На скалах плети ржаво-золотисты,
Колышет их пресыщенный прилив;
День сумрачный навис над ширью мглистой,
Крыла раскрыв.

Пустыня волн вздымает и колышет
Растрепанную гриву — а над ней
Усталый день брезгливой скукой дышит
В лицо зыбей.

Вот так же зыблет, о лоза златая,
Твои плоды мятежная струя —
Безжалостная, буйная, пустая,
Как жизнь моя.

Gaunt in gloom,
The pale stars their torches,
Enshrouded, wave.
Ghostfires from heaven's far verges faint illume,
Arches on soaring arches,
Night's sindark nave.

Seraphim,
The lost hosts awaken
To service till
In moonless gloom each lapses muted, dim,
Raised when she has and shaken
Her thurible.

And long and loud,
To night's nave upsoaring,
A starknell tolls
As the bleak incense surges, cloud on cloud,
Voidward from the adoring
Waste of souls.

Рой бледных звезд —
Как погребальный факел,
Подъятый к небесам.
Под сводами — парящих арок мост,
В кромешном брезжит мраке
Полночный храм.

О серафим!
Погибших плачут сонмы,
Втекая в неф,
Когда кадилом зыблешь ты своим,
В безлунный купол темный
Глаза воздев.

И гулкий звон —
Звон мертвый, погребальный —
Тревожит глушь,
И мерзлый пар, клубясь со всех сторон,
Восходит над печальной
Пустыней душ.