Екатерина Шевелёва - Принцессы, русалки, дороги...

Я пошла к выходу, а мать и дочь все еще стояли перед «своим» пальто.

И только дома я вдруг поняла, что звучало в словах дочери «у меня сейчас нет таких денег», «у меня почти что накоплено на шубку, а я купила бы это пальто».

Звучала, ну да, звучала в них наивная, фантастическая надежда на то, что я, ну да, одолжу эти недостающие 40—50 рублей! Головокружительная надежда на чудо. На возможности чуда во взаимоотношениях людей... А ведь в самом деле, разве это не так?

И я снова кинулась в «Женскую одежду», где торговля обычно до семи часов вечера. Впрочем, было уже около семи. Все ускоряла шаги, и чудилось мне, что пересекла где-то границу времени и очутилась сразу в Настоящем и в Прошлом. Казалось, что бегут со мною вместе в наш современный магазин мои давние подружки, заводские динамовские девчата тридцатых годов. Все мы в тяжелой обуви, в грубых рабочих куртках, а как хочется быть одетой чуть-чуть необычно и поправиться «ему», одетой «просто, но со вкусом», — по словам мамы, старательно мастерившей и перекраивавшей для дочки то «выходную» блузку, то праздничное платье из своего старья. И уже будто не по нашей улице бежала я, а по широкой зимней улице волжского города на последнее заседание комсомольской конференции и было холодно — февраль. И хотела встретиться с «ним» и страшилась встречи, потому что впервые заметила и свои большие — не по ноге — боты, и невзрачную шубенку...

В магазине было пусто, отделение демисезонных пальто задернуто занавеской. Девушка продавец этого отделения пристроилась у столика с телефоном и сосредоточенно накручивала диск. Дозвонилась наконец:

— Павел, это я, Лиська! Ну да, Лизавета твоя!

— Я все-таки насчет того пальто, то есть тех двух женщин, — сбивчиво начала объяснять я, — понимаете, я хотела одолжить им недостающие деньги! Понимаете, ведь раньше, ну, вот в тридцатых годах в магазинах ничего такого не было, а сейчас есть, так пусть девчата покупают... Она ведь очень любит своего парня... Это же ясно. Как вы не заметили... Давно они ушли?

— Давно. Я в неудачные личные дела не вмешиваюсь! — заявила продавщица, всем своим видом показывая, что ее личная жизнь как нельзя более удачная.

Откинув занавеску, из отделения демисезонных пальто вышла молодая женщина:

— Ну, что тут у вас?

И, очевидно, потому, что в ее вопросе прозвучало не любопытство и не требование рассказать в чем дело, а ответственность и спокойное достоинство, я снова, уже менее сбивчиво повторила свое объяснение.

Молодая женщина покачала головой:

— Почему же вы не сделали ей в кредит, Елизавета Николаевна?

Продавщица нагловато усмехнулась:

— А вы можете жаловаться на меня хоть самому Павлу Рувимовичу. Эти пальто и так легко покупают. Завтра уже их не будет!

Наталья Дмитриевна взглянула на девушку чуть растерянно, как мне показалось, а потом посмотрела на меня изучающим взглядом.

— Ну, как растолковать, — вздохнула она, — что вежливость, тактичность входят в профессиональную обязанность работника торговли. Психологическая наша профессия. А не хватает продавцов... Вот вы нам, пожалуй, подошли бы...

И металлическим голосом окликнула повернувшуюся к нам спиной Елизавету:

— Все остальное в порядке, Сислова? Или еще есть какие-нибудь недоразумения?

Сергей повернул ключ и потянул дверь на себя. Фанерная, она почему-то показалась тяжелой. И замер на пороге, вдавливая костлявое плечо в дверной косяк, не зажигая света. Хотя уже никто не запрещал ему войти туда. Наташа в последнее время запрещала. Если не словами, то выражением липа. Всем своим видом, — как бы внезапно каменея. Вырастала в дверях в тусклом японском халате с разлохмаченной вышивкой. Сильно пообношен был еще ее матерью. Та хотела на тряпки разорвать, а Наталья взяла себе. Она умудрялась приносить в дом только бросовые вещи или дешевку. Латунный фонарь на стену. Пластмассовую вазочку... Или же могла потратить несусветную по его заработку сумму на букинистическую книгу, без которой вполне можно жить.

Рукава ее халата были похожи на крылья. Она в последнее время пыталась заслонять нелепыми обтрепанными крыльями свою комнатушку даже от детей. Но Сергей, если и был пьян, все же умел окинуть с высоты своего двухметрового роста ироническим взглядом рукописи, пухлые в потертых переплетах тома на циновке, маленький бассейн с мелкой водой, который сосед-плотник соорудил по Наташиному заказу. Просто обшил досками детскую ванну. В бассейне стояли горшки с кактусами, а на деревянном парапетике лежала брошюра «Почему полезна вегетарианская диета?». И загадочно пестрели ракушки. Люция, мать Наташи, насобирала их когда-то под нависающим прибоем Индийского океана.

Ссоры начинались на пороге двери в Наташину комнатку:

— Ты опять пьян.

— Я выпил меньше, чем другие. Пригласил в буфет тех, от кого зависит заказ на рисунки. Неужели тебе не понятно то, что всем ясно? Могут дать мне, а могут другому. Скажут, что тот талантливей.

— Если мы сумеем пройти через грязь чистыми, мы талантливы, а если сами измажемся — значит, бездарны!

— Ну, поехала! Хватит выступать! Неужели ты не можешь рассуждать как все?!

Она упрямо не хотела признавать необходимости быть услужливым для того, чтобы самому пробиться, стать нужным, а не остаться на веки вечные десятой спицей в колеснице. Однажды он по своей инициативе поехал за тридевять земель в магазин выпросить книги, которые начальство забыло заказать для автора. Поблагодарили его, Сергея Чекедова, даже премию пообещали. А Наталья кричала, что пропустила свою важную творческую встречу, не с кем было оставить детей! Как будто ее так называемые важные встречи хоть на каплю приумножали достаток семьи!

Наталью не заботило то, что телевизора в доме нет, холодильник допотопного выпуска облуплен, книжные полки прогнуты, письменный стол полуразломан, шкаф для одежды перекошен... Да и приличной одежды нет. Не каракулей каких-нибудь, или там дубленок, или бархата, модного сейчас за рубежом; хотя бы костюмов по мерке! Не с материнского плеча ей, а ему — с отцовского! Наталья не проявляла никакого желания видеть мужа элегантно одетым и самой смотреться современно, как подобает жене художника и пианистке со средним музыкальным образованием. Настолько отстало выглядели Чекедовы, что Галя Лапочкина, буфетчица в кафе научно-исследовательского института, доброжелательно пообещала достать Сергею югославский костюм.

Сама Галя, со спящей улыбочкой и ямочками на щеках, никого не обвешивала, не обсчитывала и принимала только элегантные знаки внимания. Билеты в театр — конечно, в партер, чтобы хорошо показаться на людях, книги — конечно, подарочные издания, чтобы украшали жилье. Сотрудникам издательства доступ в кафе был открыт.