Михаил Лермонтов - Стихотворения (ПСС-2)

Нам возвестит судьба разлуку.

Не бойся крови, дай мне руку:

Я виноват перед тобой...

Прости! Ты будешь сиротой,

Ты не найдешь родных, ни крова,

И даже-на груди другого

Не будешь счастлива опять:

Кто может дважды счастье знать?

Мой друг! к чему твои лобзанья

Теперь столь полные огня?

Они не оживят меня

И увеличат лишь страданья,

Напомнив, как я счастлив был;

О, если б, если б я забыл,

Что в мире есть воспоминанья!

Я чувствую, к груди моей

Все ближе, ближе смертный холод.

О, кто б подумал, как я молод!

226

Как много я провел бы дней

С тобою, в тишине глубокой,

Под тенью пальм береговых,

Когда б сегодня рок жестокой

Не обманул надежд моих!.. .

Еще в стране моей родимой

Гадатель мудрый, всеми чтимый,

Мне предсказал, что час придет

И громкий подвиг совершу я,

И глас молвы произнесет

Мое названье, торжествуя,

Но..." Тут, как арфы дальней звон,

Его слова невнятны стали,

Глаза всю яркость потеряли

И ослабел приметно он...

Страдальцу Ада не внимала,

Лишь молча крепко обнимала,

Забыв, что у нее уж нет

Чудесной власти прежних лет;

Что поцелуй ее бессильный,

Ничтожный, как ничтожный звук,

Не озаряет тьмы могильной,

Не облегчит последних мук.

Меж тем на своде отдаленном

Одна алмазная звезда

Явилась в блеске неизменном,

Чиста, прекрасна как всегда,

И мнилось: луч ее не знает,

Что на земле он озаряет:

Так он игриво нисходил

На жертву тленья и могил.

И Зораим хотел напрасно

Последним ласкам отвечать;

Все, все,, что может он сказать

Уныло, мрачно, - но не страстно!

Уж пламень слез ее не жжет

Ланиты хладные как лед,

Уж тихо каплет кровь из раны;

И с. криком, точно дух ночной,

Над ослабевшей головой

15* 227

Летает коршун, гость незваный.

И грустно юноша взглянул

На отдаленное светило,

Взглянул он в очи деве милой,

Привстал - и вздрогнул - и вздохнул

И умер. С синими губами

И с побелевшими глазами,

Лик - прежде нежный - был страшней

Всего, что страшно для людей.

Чья тень прозрачной мглой одета,

Как заблудившийся луч света,

С земли возносится туда,

Где блещет первая звезда?

Венец играет серебристый

Над -тихим, радостным челом,

И долго виден след огнистый

За нею в сумраке ночном...

То ангел смерти, смертью тленной

От уз земных освобожденный!..

Он тело девы бросил в прах:

Его отчизна в небесах. .

Там все, что он. любил земного,

Он встретит и полюбит снова!..

Все. тот же он, и власть его

Не изменилась ничего;

Прошло печали в нем волненье,

Как улетает призрак сна,

И только хладное презренье

К земле оставила она:

За гибель друга в нем осталось

Желанье миру мстить всему;

И ненависть к другим, казалось,

Была любовию к нему.

Все тот же он - и бесконечность,

Как мысль, он может пролетать

И может взором измерять

Лета, века и даже вечность.

Но ангел смерти молодой

Простился с прежней добротой;

228

Людей узнал он: "Состраданья

Они не могут заслужить;

Не награжденье-наказанье

Последний миг их должен быть.

Они коварны и жестоки,

Их добродетели-пороки,

И жизнь им в тягость с юных лет..."

Так думал он - зачем же нет?..

Его неизбежимой встречи

Боится каждый с этих пор;

Как меч - его пронзает взор;

Его приветственные речи

Тревожат нас, как злой укор,

И льда хладней его объятье,

И поцелуй его-проклятье!..

МОРЯК

Отрывок

O'er the glad waters of the dark

blue sea, Our thoughts as boundless, and

our souls as free, Far as the breeze can bear, the

billows foam, Survey our empire, and behold

our home.

"The Corsair", i. Byron'.

В семье безвестной я родился

Под небом северной страны,

И рано, рано приучился

Смирять усилия волны!

О детстве говорить не стану.

Я подарен был океану,

Как лишний в мире, в те года

Беспечной смелости, когда

Над радостными волнами синего моря

Наши мысли так же безграничны, а души так же свободны, как оно;

Куда бы ни занес нас ветер и где бы ни пенились

волны - Там наши владения, там наша родина.

*"Корсар". Лорд Байрон (англ.).

Нам все равно, земля иль море,

Родимый или чуждый дом;

Когда без радости поем,

И, как раба, мы топчем горе,

Когда мы ради все отдать,

Чтоб вольным воздухом дышать.

Я волен был в моей темнице,

В полуживой тюрьме моей;

Я все имел, что надо птице:

Гнездо на мачте меж снастей!

Как я могущ себе казался,

Когда на воздухе качался,

Держась упругою рукой За па

рус иль канат сырой;

Я был меж небом и волнами,

На облака и вниз глядел,

И не смущался, не робел,

И, все окинувши очами,

Я мчался выше - о! тогда

Я счастлив был, да, счастлив, да!

Найдите счастье мне другое!

Родными был оставлен я;

Мои кров стал - небо голубое,

Корабль стал-родина моя:

Я с ним тогда не расставался,

Я, как цепей, земли боялся;

Не ведал счету я друзьям:

Они всегда теснились к нам,

Катились следом, забегали,

Шумя, толкаяся, вперед,

И нам нестись по лону вод,

Казалось, запретить желали;

Но это шутка лишь была,

Они не делали нам зла.

Я их угадывал движенья,

Я понимал их разговор,

Живой и полный выраженья;

238

В нем были ласки и укор,

И был звучней тот звук чудесный,

Чем ветра вой и шум древесный!

И каждый вечер предо мной

Они в одежде парчевой,

Как люди, гордые являлись;

Обворожен, я начал им

Молиться, как богам морским,

И чувства прежние умчались

С непостижимой быстротой

Пред этой новою мечтой!..

Мир обольстительный и странный,

Мир небывалый, но живой,

Блестящий вместе и туманный,

Тогда открылся предо мной;

Все оживилось: без значенья

Меж тучек не было движенья,

И в море каждая волна

Была душой одарена;

Безумны были эти лета!

Но что ж? ужели был смешней

Я тех неопытных людей,

Которые, в пустыне света

Блуждая, думают найти

Любовь и душу на пути?

Все чувства тайной мукой полны;

И всякий плакал, кто любил:

Любил ли он морские волны,

Иль сердце женщинам дарил!

Покрывшись пеною рядами,

Как серебром и жемчугами,

Несется гордая волна,

Толпою слуг окружена;

Так точно дева молодая

Идет, гордясь, между рабов,

Их скромных просьб, их нежных слов

Не слушая, не понимая!

Но вянут девы в тишине,

А волны, волны все одне.

239

Я обожатель их свободы!

Как я в душе любил всегда

Их бесконечные походы

Бог весть откуда и куда;

И в час заката молчаливый

Их раззолоченные гривы,

И бесполезный этот шум,

И эту жизнь без дел и дум,

Без родины и без могилы,

Без наслажденья и без мук;

Однообразный этот звук,

И, наконец, все эти силы,

Употребленные на то,