Гаврила Державин - Гимн лиро-эпический на прогнание французов из отечества (отрывки)

Карающая нас его десница строга Правдивые весы над миром держит сим И гневом не тягчит безвинно нас своим. Ты слезны токи льешь над падшей сей столицей; И я скорблю с тобой, увы! скорблю сторицей.

В другий я вижу раз столь строгий суд над ней: Два века к вечности уж протекли с тех дней, Как в пепле зрел ее сарматами попранну; И, чтоб уврачевать толь смертоносну рану, Из бездны зол и бедств отечество известь, На жертву не жалел и жизни я принесть. Исполнил долг любви. Но и тогда, как ныне, Не столь о гибельной жалел ее судьбине, Как горько сетовал и слезы лил о том, Что праведным она наказана судом. Дерзай; пред правдой дай ответ о современных: Падение они сих алтарей священных Оплакивают все и горестно скорбят, Что оскверненными, пустыми днесь их зрят; Но часто ли они их сами посещали? Не в сходбища ль кощунств дом божий превращали, Соблазн беседою, неверием скверня? Служители его, обету изменя, Не о спасенье душ, о мзде своей радели, Порока в знатности изобличать не смели И превратили, дав собой тому пример, В злоподражание терпенье чуждых вер; Молитва, праздник, пост-теперь уж все химеры, И, с внешности начав, зерно иссякло веры, Начто ж безверному священны алтари? Правдивый судия рек пламеню: "Пожри!" И пламень их пожрал,- и, днесь дымяся, храмы Зловерию курят зловонны фимиамы. Но обратим наш взор.-Тут пал чертог суда: Оплачь его,- но в нем весы держала мзда; Неправдою закон гнетился подавленный. Как бледны жесткие повапленные стены, Так челы зрелися бессовестных судей. Там истина вопи, невинность слезы лей; Не слышат и не зрят: заткнуты златом уши; Взор ослеплен сребром. Растленны лихвой души Не могут истины вещанию внимать. Там злу судья - злодей; возмездник татю - тать, Крепило приговор ехидно ябед жало, И пламя мстительно вертеп неправд пожрало. Над падшими ли здесь чертогами скорбишь? Иль гнезд тлетворныя в них роскоши не зришь? В убогих хижинах похитя хлеб насущный, Питала там она сластями жертвы тучны. Вседневны пиршества, веселий хоровод Сзывали к окнам их толпящийся народ, В мраз лютый холодом и голодом томимый И с наглостью от сих позорищ прочь гонимый. Когда, на лоне нег лежа, Сарданапал В преизобилии богатства утопал И, сладострастия испивши чашу полну, На легкий пух склонясь, облекшись в мягку волну, Под звуком нежных арф вкушал спокойный сон, О старце, о вдове заботился ли он? Хоть пенязь отдал ли, хоть лепту он едину, Чтоб в скорби облегчить их строгую судьбину? Призрел ли нищего? От трапезы крохой Он поделился ли с голодной сиротой? Нет,- в недоступном сем для бедного чертоге Не помнил он об них и позабыл о боге, Который с тем ему вручил талант сребром, Чтобы, деля его, умножил мзду-добром. Но он на роскошь лишь менял дары богаты, И, в пепле падшие, их погребли палаты. Зри в слабых сих чертах развратные сердца, И справедливый чти над ними суд творца. Но в граде ль сем одном развраты коренились? Нет, нет; во все концы России расселились; И от источника пролившееся зло Ручьями быстрыми повсюду потекло: Как в сердце остроты недужные скопленны Влияньем пагубным все заражают члены. Повсюду и порок и слабости равны; И души и умы равно отравлены. Заботы, доблести и предков строги нравы: Алканье истинной отечественной славы, Похвальны образцы наследственных доброт В презрение, в посмех уж ставит поздний род. Мудрейший меж царей, потомок Филарета, Сей вырод из умов и удивленье света, Невинно ввел меж вас толь пагубный разврат; Целебный сок по нем преобратился в яд: Российски просветить умы желая темны, Переселял он к вам науки чужеземны, Но слепо чтившие пути бессмертных дел, Презрев разборчивость благоискусных пчел, Широкие врата новизнам отворили И чуждой роскошью все царство отравили. Вельможи по ее злопагубным следам, Смесясь с языками, навыкли их делам И, язвой заразя тлетворною столицу, Как мулы, впряглися под чужду колесницу, На выи вздев свои прельщающий ярем, За то карает бог Москву чужим бичом. Но ободрись: господь сей казнью укротился И в гневе не в конец на вас ожесточился. Восстань и отложи тебя объявший страх, Мой сын! Судьбу врагов читай на небесах". Тогда, подняв меня он сильною рукою, На ноги трепетны поставил пред собою. Едва смущенный взор я к облакам возвел, Внезапу дивное явление узрел:

Носимый облаком на юге, В златом, пернатом шишаке, В чешуйной, сребряной кольчуге, С блистающим мечом в руке, Мне некий витязь представлялся. Свирепым вид его казался: Ярчее молнии лучей Сверкало пламя из очей. Налегши тягостию тела На черну тучу, он летел. Пред ним вдруг буря заревела, Сгущенный вихрем снег белел. Вдали его предупреждали Два призрака: из них один, Как некий зрелся исполин, Змеи в руках его зияли, Взор грозный наносил всем страх. Другий же бледностью в чертах Страдальца вид казал сляченна, Болезнью, гладом изнуренна. Они сокрылись в мрак густой: Там слышались победны клики, Сражающейся рати крики, И томный раздавался вой.

"Ты зришь,- мне с кротостью вещало привиденье, России торжество, врагов ее паденье. То щит отечества, его военный дух Пожарский, ревностный сотрудник мой и друг, Летит вслед извергов, оставивших столицу. Он мстительну на них уже вознес десницу. Пред ним свирепый мраз, страх бледный, тощий глад На истребление враждебных сил спешат. Уж в бегстве гибельном, их лютостью томимый И гневом божиим невидимо гонимый, Неистовый гордец, забыв позор и стыд, Окровавленной им дорогой вспять бежит. На каждом он шагу народну месть встречает; Рать сильна, рать его толпами низлагает; И кровью буйного упьется русский меч: От острия его не может он утечь. Тогда в свою чреду сей мира нарушитель, Сей бич вселенныя, Москвы опустошитель, Покажет царствам всем, простерт у наших ног, Сколь в гневе праведном велик российский бог; Сколь истинен в судах над нами справедливых Отец раскаянных, каратель злочестивых". Так рек; и, пастырска надвершием жезла Коснувшись моего пристрашного чела, Исчез. Внезапу гром по небу прокатился. Объятый трепетом, от сна я пробудился И Гермогена в сем видении познал: Надеждой скорбному он сердцу отдых дал. Утих бурливый ветр; луна над мной блистала, В дрожащих Псла струях себя изображала. Восхитилася мысль, и вспламенился дух. Казалось, старца речь еще разила слух, Еще по воздуху слова его носились. Неволею тогда уста мои открылись, Воображением я в будущем парил И, в полноте души, с восторгом возопил:

"Дерзайте, россы! Гнет печали С унылых свергните сердец: Враги пред нами в бегстве пали, Победы нам отдав венец. Рассыпаны строптивых силы! Воззрите на сии могилы, Устлавшие бегущих след; На обагренны кровью реки: Над ними поздни узрят веки Трофей наш,- мщенья и побед. Неправды спеющих дорогой Творец наш гневом посетил; Но бич, орудье казни строгой, Над нашей выей сокрушил. На суд ли вышнего возропщем? Никак; но в умиленье общем Благодаренье воздадим За милосердную пощаду, Что яростному не дал аду Нас зевом поглотить своим.