Расул Гамзатов - Горянка

Головки тюльпанов качали
Одетые в бархат шмели.
И нежно свирели звучали
Для маленькой дочки Али.

Тонка и легка, как соломка,
Плясала. И были должны
Прищелкивать пальцами громко
Лезгинке ее чабаны.

Но дети есть дети. Когда же
Иные родились на свет?
На свадьбе грустят они даже,
Коль мамы поблизости нет.

С утра пошептавшись с цветами,
С козленком, что снега белей,
Решила вдруг девочка к маме
Домой возвратиться скорей.

Коней своих шагом нескорым
В четыре пустив стороны,
Считали овец в эту пору,
Про Асю забыв, чабаны.

А девочка узкой тропою
В ущелье спустилась с горы,
Как малая лань к водопою
Во время полдневной жары.

Ступала босыми ногами
По тропке отвесной почти
И прыгала с камня на камень,
Встречая речушку в пути.

Овец чабаны сосчитали,
Вернулись, а девочки нет.
Кричали, из ружей стреляли,
Напрасно. Лишь эхо в ответ.

Сесть в седла заставил их снова
Как будто сигнал боевой.
Багровый закат на подковах
Сверкнул над альпийской травой.

Шла Ася все дальше.
И хмуро
Сгущалась вечерняя мгла.
Медвежья косматая шкура,
Казалось, на горы легла.

Петляла тропа то и дело,
Заухали совы вокруг.
Для смелости Ася запела
И тут же заплакала вдруг.

Земля почернела, как порох,
За тучами звезды с луной.
То чье-то дыханье, то шорох
Все слышались ей за спиной.

А горы прижались друг к другу.
Ревел водопад, словно лев.
И сердце взлетало с испугу
И падало вновь, замерев.

Здесь даже заплакал бы мальчик,
А слезы мужчин не вода.
Тропа раздвоилась.
А дальше —
Налево иль вправо? Куда?

Порезала ножку, сочится
У девочки кровь из ноги.
Она как подбитая птица,
А камни вокруг как враги.

Заржал бы хоть конь иль овчарка
Залаяла хоть бы разок.
Но тут, словно звездочка, яркий
Забрезжил вдали огонек.

За звезды всего небосвода
Его бы не отдал вовек,
Застигнет в пути непогода,
Он вспыхнет — спасен человек.

И Асе, что слезы смахнула,
Вдруг есть захотелось и спать.
Вот мельница. И до аула
Отсюда рукою подать.

Девчушку валила усталость.
И, маленький сжав кулачок,
В дом крайний она постучалась
На тихий его огонек.

И Вере Васильевне было
Не до расспросов. Она
Вмиг на руки Асю схватила,
Сама от тревоги бледна.

Раздела, умыла и ножку
Забинтовала, как мать.
Намазала маслом лепешку
И подала чаю в кровать.

Отзывчивой и сердобольной
Слыла эта женщина. Ей
Обязан я грамотой школьной,
Как сотни аварских детей,

Она проводник в своем роде,
Который в горах и сейчас
Детей наших в люди выводит,
Как вывела в люди и нас.

Мой мир становился все шире.
Волшебной шагал я тропой.
Мне слышалась исповедь Мцыри,
Полтавский мне виделся бой.

И чувствовал снова и снова
Себя я, как мальчик в седле,
Когда, раскрывая Толстого,
Читал о родном Шамиле.

И, может быть, жребий поэта
Принять я от неба не смог,
Когда бы не женщина эта,
Чье сердце — живой огонек.

Прости отступленье, читатель,
Писать по-другому — невмочь,
Но прав ты спросить меня:
«Кстати,
А после что было в ту ночь?»

Что было?
Девчонка уснула.
И вихрем в ночной тишине
Али проскакал вдоль аула
На белом от пены коне.

Вослед уходящим морозам,
С весенним приходом тепла
Строительства первых колхозов
В аулы година пришла.

В горкомах кипела работа,
Но перед посланцами их
Порой закрывали ворота,
Спускали овчарок цепных.

Свиваясь в змеиные кольца,
Ложь делала дело свое.
И за полночь труп комсомольца
Швыряло в Койсу кулачье.

И, перед колхозами в страхе,
Во мраке полуночном вновь
Овчарни багрились, что плахи,
Скот падал и булькала кровь.

За крепкой спиною дувала
В дрова превращалась арба.
И мутные капли устало
Стирал аульчанин со лба.

Днем на годекане мужчины
Судили-рядили про жизнь.
А к ночи пред каждым камином
Сходился семейный меджлис.

Оценки менялись, и место
Другим уступали они.
Телок, не отведавший теста,
Воротит башку от квашни.

Вот так и Али.
Он вначале
В колхоз отказался вступать.
Потом записался.
Едва ли
Подался теперь бы он вспять.

Он понял: колхоз — это сила.
Ему ведь, что ни говори,
Отару пасти поручило
Правление «Новой зари».

И в горы однажды на муле
Приехал гонец досветла.
«Али, — закричал он, — в ауле
Жена тебе дочь родила!»

Большой огурец из кармана
Торчал у посланца того.
Посланец был сыном Салмана,
И звали Османом его.

Али в благодарность шутливо
Промолвил, усы теребя:
«Когда подрастет мое диво,
Захочешь — отдам за тебя?!»

Осман отвечал, что девчонка
Такому, как он, — ни к чему
И лучше Али пусть ягненка
Подарит сегодня ему.

А было мальчишке в ту пору
Всего лишь четырнадцать лет.
Шло время.
Долины и горы
Не раз изменяли свой цвет.

С нагорий до сроков студеных
В степь гнали овец чабаны.
И вновь пригоняли на склоны
По первому зову весны.

Поэтому грустно, бывало,
Над люлькой поет Хадижат
О том, что Али не видала
Какой уже месяц подряд:

«Лягут пусть в горах снега,
Чтоб домой Али вернулся.
Пусть весна придет в луга,
Чтобы мой Али вернулся.

Красногрудых снегирей
Манят в инее рябины.
Эту пору я люблю:
Сходит мой Али с вершины.

Я люблю, когда в горах
Распускаются тюльпаны.
В эту пору мой Али
Возвращается с кутана.

Лето тянется, как год.
Оттого, наверно, это,
Что в горах Али всегда
На лугах проводит лето.

Долго тянется зима.
Солнце прячется в тумане.
Оттого, что мой Али
Не в ауле — на кутане.

Лягут пусть в горах снега,
Чтоб домой Али вернулся.
Пусть весна придет в луга,
Чтобы мой Али вернулся».

На сердце, как в поле на всходы,
То солнце ложится, то тень.
А дни то ползут, словно годы,
То год пролетает, как день.

Подрос жеребенок веселый
Для плуга, арбы и седла.
Впервые в аульскую школу
Алиева Ася пошла.