Расул Гамзатов - Аттестат зрелости

— Мы свадьбу сыграем на весь белый свет!
Готовь побогаче калым, забияка…
Не ведая, шутят они или нет,
На всех обещал я жениться, однако.

На дочери плотника и чабана,
Врача, тракториста —
Запутался сам уж…
А как-то спросила горянка одна,
Вздыхая лукаво:
— Возьмешь меня замуж?

Молодку хрычовкою старой назвал,
О чем и сейчас не жалею ничуть я.
Но следом ее повторила слова
Насмешница юная из Гиничутля.

Сорвав с меня шапку, твердила она:
— Женись, а не то не получишь папаху…
Девица была мне совсем не нужна,
Но сердце уже замирало от страха

Неведомого…
Далеко-далеко
Еще подрастала любовь моя где-то,
Пока я носился лихим седоком
На струганной палке, не зная об этом.

Цыплята мне были дороже девиц
И с горки со свистом летящие сани,
И куча мала, и пыхтенье, и визг,
И драки — ну, в общем, по горло был занят.

Еще я подарком отца дорожил —
Свирелью, что вырезал он мне из ивы.
Наверное, дар этот был от души,
Предзнаменованием ставши счастливым…

Я рано полюбил стихи —
Нет, не читать их с выраженьем,
А сочинять их у реки,
Шальной до головокруженья.

Мыча у серых валунов
Какой-нибудь напев старинный,
Мечтал я о предмете снов,
Который звался нежно Ниной.

Я был тем именем сражен
То ль во втором, то ль в третьем классе,
Всех наобещанных мне жен
Забывши тут же, в одночасье.

Учительницы русской дочь
Сидела на соседней парте,
И было мне глядеть невмочь,
Когда к ней обращались парни

Постарше…
Я бледнел, как мел,
И закипал, как будто чайник…
Но, наконец, настал предел
Невыносимому отчаянью.

Я написать решился ей,
Хоть знал по-русски еле-еле.
Но чем труднее, тем сильней
Стремился я к желанной цели.

Три слова —
«Я люблю тебя!» —
Мне подсказал мой однокашник,
С ухмылкою, пером скрипя,
Их начертав на промокашке.

Я русский текст переписал
В свою тетрадку аккуратно,
Не ведая, что подсказал
Приятель мой мне смысл обратный.

Ах, то признание потом
Хлопот мне много причинило,
Ведь помирила нас с трудом
Моя учительница с Ниной.

Она в Москве живет сейчас…
Мы с ней, встречаясь год от года,
Смеемся, вспомнив третий класс,
Над злополучным переводом.

Ее по-дружески обняв,
Я воскрешаю время это…
— Так значит, ты из-за меня,
Расул, впервые стал поэтом?

Я тихо отвечаю: — Да…
Лукавя прошлому в угоду,
Хотя далекой, как звезда,
Была любовь моя в те годы.

Как только приближалась ночь,
Шушукаясь между собой,
Меня ребята гнали прочь:
— Иди-ка ты, Расул, домой.

Мне был смешон их разговор
Об аульчанках молодых…
Еще, как буря среди гор,
Незримо зрел мой страстный стих.

А годы, словно облака,
Бежали, тая на бегу.
Жизнь от сентябрьского звонка
Летела к майскому звонку.

Но я никак не понимал,
В ауле нашем отчего
Все от Махмуда без ума
И песен пламенных его.

На годекане наизусть
Я Пушкина взахлеб читал,
Но романтическая грусть
Была мне все-таки чужда.

Смеясь над страстью от души,
Тогда не верил я вполне,
Что бедный Камалил Башир
Жил в нашей горской стороне.

Глотал я ночи напролет
Рассказы длинные о том,
Как краснозвездный самолет
Густой туман кромсал винтом.

И виделось мне, как горит,
От уличных боев устав,
Еще не сломленный Мадрид —
Ребячьих снов моих мечта.

Я громко вскрикивал во сне
И в бой бросался с головой…
А эта книга о войне
Мне впрямь казалась золотой.

День непогожий прояснился,
Настала ранняя весна.
Мой жеребенок превратился
В породистого скакуна.

Я незаметно вырос тоже,
Седьмой заканчивая класс.
И мой покой уже тревожил
Лукавый блеск девичьих глаз.

Но, как и раньше, для острастки
Носил я самодельный нож
И зло дразнил, вгоняя в краску,
Помолвленную молодежь.

— Где твой жених?.. —
Кричал Супе я. —
Гаджи, невеста твоя где?..
И мне казалось, что сильнее
Нельзя двух любящих задеть.

Но это шутки были все же,
Хоть с ними и жилось легко…
А первая любовь, до дрожи,
Была, как прежде, далеко.

То ль оттого, что шустрым был,
Хотя совсем зеленым,
Но у парней аульских слыл
Я лучшим почтальоном.

Написанное в тишине
Тайком в укромном месте
Бесспорно доверялось мне,
Чтобы отнес невесте.

Мне помнится, конверты те
(А делали их сами)
Были украшены везде
Цветами-вензелями.

Я их носил, прижав к груди,
Тропинкой неприметной.
И где-нибудь на полпути
Читал их непременно.

Как будто цензор, я дрожал
Над запятою каждой,
Чужой любви запретный жар
Вдыхая не однажды.

Читая о ночах без сна,
О горестных страданьях,
О зове — как взойдет луна —
Явиться на свиданье.

О пылких вздохах, море слез,
О страсти необъятной…
И этот клад я гордо нес
Прекрасным адресатам.

Одна краснела, будто мак,
Пунцово…
А другая
От вида тайного письма
Бледнела, замирая.

Но третья, статна и смела,
Насмешкой огорошив,
Прочь с глаз гонца любви гнала
С его бесценной ношей.

… А в сумерках, когда звезда
Плыла по небосклону,
Я из укрытья наблюдал
За парочкой влюбленной.

Не зги не видя, за кустом
Я трясся, как в припадке,
Не то от холода, не то
От поцелуев сладких.

Увы, чужих…
Я брел домой
И, затаив обиду,
В постель бросался с головой
И спал в ней, как убитый.

И снилось мне, что я гонца
К любимой посылаю,
Что, как костер, от письмеца
Лицо ее пылает.

Что на арабском скакуне,
Одной укрывшись буркой,
Несемся мы, обнявшись с ней,
И в дождь, и в снег, и в бурю.

Ах, детство, я прощусь с тобой
В главе этой навечно.
Сны сбудутся…
Да и любовь
Теперь уж недалече.

Почтальонская закваска
Пригодилась мне, друзья.
В педучилище Буйнакска
Поступил успешно я.

И прослыв большим поэтом,
Автором высоких од,
Я редактором газеты
Был назначен в тот же год.