Даниэль Клугер - Еврейские баллады
- Название:Еврейские баллады
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Даниэль Клугер - Еврейские баллады краткое содержание
Еврейские баллады - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молча властитель доску разложил,
Неторопливо фигуры расставил
Партия та же — и гость победил.
И капюшон аккуратно поправил,
И улыбнулся, и прошептал:
«Думаю, ты обо всем догадался,
Я поначалу тебя не узнал —
Только когда ты в игре растерялся.
„Пешка не сможет стать королем!“ —
Этим отцовским словам не поверив,
Я не жалею сейчас ни о чем,
Собственной мерой дорогу измерив.
Бегство из дома, проклятье отца,
Ложь и интриги старого клира…
Но по ступеням дойдя до конца,
Стал я властителем Рима и мира.
Брат мой, ты разве не помнишь меня?
Шахматы, игры, детские споры?
Все забывается… День ото дня
Память сплетает иные узоры.
Так почему ж я помиловал вас?
Видимо, встреча была неслучайной.
Эта игра и злосчастный указ
Вдруг приподняли завесу над тайной:
Прав был отец — все сведется к игре.
Белое поле, черное поле.
В рубище, или же в серебре,
Пешка иной подчиняется воле.
И получая награду потом,
В клетке последней, перед порогом,
Пешка не сможет стать королем —
Так человеку не сделаться Богом…»
В некоторых версиях этого предания утверждается, что имеется в виду раввин из Майнца Шимон а-Гадоль («Шимон Великий»), узнавший во время игры в шахматы в своем сопернике — римском папе — то ли сына, то ли брата. Это случилось в XI веке. Лео Таксиль в своей книге об истории папства — «Священный вертеп» — пишет, что в архивах Ватикана ему не удалось найти документов о двух римских папах, считающихся легендарными — о так называемой «папессе Иоанне» и анонимном первосвященнике, имеющем прозвище «Жидовствующий папа». Неясные намеки позволяют предполагать, что речь идет о еврее по происхождению, который уже будучи главой католической церкви, неожиданно вернулся к иудаизму. Не исключено, что речь идет о том же первосвященнике, которого упоминает легенда о рабби Шимоне а-Гадоль.
Великий инквизитор
Изгибается плавно зеленое море,
В горизонт упираясь холодным стеклом.
И не видно конца в затянувшемся споре,
Входят прежние тени в заброшенный дом.
Кружит в медленном вальсе Прекрасная Дама
И глядит отрешенно надменный корсар.
Их шаги шелестят средь бумажного хлама,
И слова их похожи на черный пожвар.
И еще один призрак лишает покоя —
Этот страшный монах с потемневшим лицом.
Он коснулся виска ледяною рукою,
Он смотрел, будто все еще грезил костром.
И в запавших глазах, не глазах, а глазницах —
Так сверкали частицы иного огня.
Он похож был на черную хищную птицу,
Он промолвил: «Ты тоже не понял меня…
Я карал за предательство и лицедейство! —
И внезапная боль исказила уста. —
Не за то, что отпали они в иудейство,
А за то, что признали победу креста!
Вероломство и пытки, жестокость без меры —
Я согласен, но все же, в конце-то концов
Это было защитой поруганной веры,
Малодушно отброшенной веры отцов…»
Было так неуютно от темного взгляда
И от горького яда безумных речей.
И спросил я его: «Кто же ты, Торквемада?»
И ответил мне призрак: «Последний еврей…»
Он сказал — и ушел… Разговоры о Боге,
О любви и судьбе показались пусты…
Кто за нами придет? Кто стоит на пороге?
Разрушаются стены, ветшают мосты…
Слухи о еврейском происхождении фра Томмазо де Торквемады появились еще при его жизни и не закончились со смертью. По сей день не утихают споры о том, что было истинным мотивом поступков этого человека.
Солдатский вальс
В тридцать девятом был отдан приказ —
И начался поход.
Солнце взорвалось будто фугас,
Красным стал небосвод.
Огненный дождь и свинцовый град,
Воздух от гари сох.
Вместе с другими шагал солдат
По имени Эрвин Блох.
Был он однажды обласкан судьбой —
В сорок втором году:
Месячный отпуск в Берлин, домой —
Поезд уж на ходу…
Месяц прошел, и снова вагон,
И — остановка в пути.
Он на Варшавский вышел перрон —
Пару шагов пройти.
Но сигарета погасла в руке
Потяжелел закат.
Там эшелон стоял в тупике
И оцепленье солдат.
Он оглянулся — а позади,
Будто немой парад,
С желтыми звездами на груди
Плыли за рядом ряд.
Глядя в тетрадку, молитву читал
В талесе и тфилин
За остальными не поспевал
Старый седой раввин.
День почернел — несорванный плод,
Съежился и усох.
Молча смотрел на еврейский Исход
Растерянный Эрвин Блох.
Так он смотрел и в вагон не спешил,
Все продолжал стоять.
С ним поравнявшись, раввин уронил
Выцветшую тетрадь.
Он подобрал — и промолвил старик,
Дав ему перелистать:
«Переписал мне псалмы ученик,
Жаль было бы потерять…»
И отчего-то добавил раввин,
Был неподвижен взгляд:
«Он из Варшавы уехал в Берлин,
Лет двадцать пять назад.
Слышал — в Берлине стал он отцом,
Но взял его рано Бог.
Был он похож с тобою лицом,
А звался он — Хаим Блох…»
Поезд еврейский ушел в горизонт
Именем «Освенцим».
Блох на Восточный отправился фронт
К старым друзьям своим.
Слушал как пули протяжно поют,
Тренькают меж берез,
И вспоминал берлинский приют —
В котором когда-то рос.
Чаще молчал и больше курил,
И потемнел лицом.
И наконец расчет получил
Порохом и свинцом,
Где, средь забытых Богом мест
Желтеют трава и мох.
В этой степи появился крест
С табличкою: «Эрвин Блох».
Но перед смертью, в тяжелом бреду
Видел он тот вокзал.
«Стойте! — воскликнул. — Я с вами иду!»
И за раввином встал.
«В ад, вместе с вами, дорогу избрал,
Не поверну назад!»
Но ребе спросил: «А с чего ты взял,
Что это — дорога в ад?»
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
