Николай Рубцов - Собрание стихотворений

Загородил
Мою дорогу
Обоз. Ступил я на жнивье.
А сам подумал:
Понемногу
Село меняется мое!

Теперь в полях
Везде машины
И не видать худых кобыл,
И только вечный
Дух крушины
Все так же горек и уныл.

Идут, идут
Обозы в город
По всем дорогам без конца,
Не слышно праздных
Разговоров,
Не видно праздного
Лица!..

Я тоже служил
на флоте!
Я тоже памятью полн
О той бесподобной работе
На гребнях чудовищных волн!
Тобою —
эх, море, море! —
Я взвинчен до самых жил,
Но, видно, себе на горе
Так долго тебе служил…
Любимая
чуть не топилась! —
Ой, мама родная земля!
Рыдая, о грудь мою билась,
Как море о грудь корабля.
В печали своей
бесконечной,
Как будто вослед кораблю,
Шептала: «Я жду вас… вечно»,
Шептала: «Я вас… люблю».
Люблю вас! Какие звуки!
Но звуки ни то ни се, —
И где-то в конце разлуки
Забыла она про все.
Однажды
с какой-то дороги
Отправила пару слов:
«Мой милый! Ведь так у многих
Проходит теперь любовь…»
Ну что ж!
Я ушел от глотки
Старпома, — я сам на виду
Ушел от вина и водки,
От слез и подавно уйду!
Но только в бессонные ночи
Печальней видений других —
Глаза ее, близкие очень,
И море,
отнявшее их…

Вьется в топке пламень белый,
Белый-белый, будто снег.
Жилистый и смуглотелый
Возле топки человек.
Вместо «здравствуйте»…
— В сторонку! —
Крикнул. — Новенький, кажись?
И добавил, как ребенку
Мне:
— Смотри, не обожгись!..
В топке шлак ломал с размаху,
Раскрасневшись от жары.
Проступали сквозь рубаху
Потных мускулов бугры.
Бросил лом, платком утерся.
На меня глаза скосил:
— А тельняшка, что, для форсу?
Иронически спросил.
Я смеюсь: — По мне для носки
Лучше вещи нету, факт!
— Флотский, значит?
— Значит флотский.
— Что ж, неплохо, коли так!
Кочегаром думать надо,
Ладным будешь, — произнес,
И лопату, как награду,
Мне вручил. — Бери, матрос!
В жизнь, конечно, входит атом.
Атому хвала и честь!
Но кой-где еще лопатам
Тоже много дела есть!..
И теперь я тоже с жаром
С ним тружусь,
с дружком,
на пару,
Будто отдан был приказ:
Стать хорошим кочегаром
Мне,
ушедшему в запас!

Вьется в топке
пламень белый,
Белый-белый, будто снег.
И стоит тежелотелый
Возле топки человек.

Вместо «Здравствуйте»…
— В сторонку! — Крикнул.
— Новенький, кажись?
И добавил, как ребенку:
— Тут огонь, не обожгись!..

В топке шлак ломал с размаху,
Ломом, красным от жары.
Проступали сквозь рубаху
Потных мускулов бугры.

Бросил лом, платком утерся.
На меня глаза скосил:
— А тельняшка, что, для форсу?
Иронически спросил.

Я смеюсь:
— По мне для носки
Лучше вещи нету, факт!
— Флотский, значит?
— Значит флотский.
— Что ж, неплохо, коли так!
— Кочегаром, думать надо,
Ладным будешь, — произнес,
И лопату, как награду,
Мне вручил. — Бери, матрос!

В жизнь, конечно,
входит атом.
Но пустая это спесь —
Говорить: «В музей — лопаты!»,
И лопатам дело есть!

Пахло угольным угаром,
Лезла пыль в глаза и рот,
А у ног горячим паром
Шлак парил, как пароход.

Как хотелось, чтоб подуло
Ветром палубным сюда…
Но не дуло. Я подумал:
«И не надо! Ерунда!»

И с таким работал жаром,
Будто отдан был приказ:
Стать хорошим кочегаром
Мне, ушедшему в запас!

Мы встретились у мельничной запруды,
И я ей сразу прямо все сказал.
— Кому, — сказал, — нужны твои
причуды?
Зачем, — сказал, — ходила на вокзал?

Она сказала: — Я не виновата.
— Ну да, — сказал я, — кто же
виноват?
Она сказала: — Я встречала брата.
— Ха-ха, — сказал я, — разве это
брат?..

Она сказала: — Ты чего хохочешь?
— Хочу, — сказал я, — вот и хохочу.
Она сказала: — Мало ли что хочешь!
Я это слушать просто не хочу!

Я замолчал, я криво усмехался,
Не зная, кто и в чем был виноват.
И попусту горел и трепыхался
В конце безлюдной улицы закат!

Две маленькие Лили-лилипуты
Увидели на иве желтый прутик,
Его спросили Лили: — Почему ты
Не зеленеешь, прутик-лилипутик?
Пошли за лейкой маленькие Лили,
Потом воды набрали у запруды
И так усердно, как дожди не лили,
На прутик лили Лили-лилипуты.
Их звали мамы: — Где вы? Лили! Лили!
Но Лили все осматривали прутик
И говорили: — Мы тебя полили,
Ты понимаешь, прутик-лилипутик?..

Там, в избе
деревянной,
Без претензий и льгот,
Так, без газа, без ванной
Добрый Филя живет.
Филя любит скотину,
Ест любую еду,
Филя ходит в долину,
Филя дует в дуду!
Мир такой
справедливый,
Даже нечего крыть…
— Филя, что молчаливый?
— А об чем говорить?

Я запомнил, как диво,
Тот лесной хуторок,
Задремавший счастливо
Меж звериных дорог…

Глянешь вправо —
бабахнешь!
Рухнет с елки петух.
Глянешь влево и ахнешь:
— Боже, сколько волнух!

Там, в избе деревянной,
Без претензий и льгот,
Так, без газа, без ванной
Добрый Филя живет!

Филя любит скотину,
Ест любую еду,
Филя ходит в долину,
Филя дует в дуду!

Мир такой
справедливый,
Что и нечего крыть…
— Филя, что молчаливый?
— А об чем говорить?

Высоких, звездных, крохотных огней
Безмолвное сапфирное дрожанье
И молодых стреноженных коней
По вечерам тоскующее ржанье…
Взбегу на холм
и упаду
в траву.
И древностью повеет вдруг из дола.
Засвищут стрелы, будто наяву,
Блеснет в глаза
кривым ножом монгола!

И вижу я коней без седоков
С их суматошным криком бестолковым,
Мельканье тел, мечей и кулаков,
И бег татар на поле Куликовом!

Какая ночь!
Как много звезд кругом!
Но полон дол загадочного звона…
Блеснет в глаза
изящным сапогом
Сидящего в седле Наполеона!

Героем он гарцует на коне,
Еще с пустынной Эльбой не увидясь.
Но медленно,
в железе и в огне,
Встает Москва, как борющийся витязь!

Встает Мороз, как старый богатырь,
Метель снега закручивает круче,
Грозит голодной гибелью пустырь:
Враг смерть принес —
он сам ее получит!