Николай Позняков - Преданный дар: Избранные сихотворения.

26 мая мне объявили приговор, и я был отправлен в Озерлаг около Братска. В конце ноября меня вызвали и сказали, что я еду на переследование в Москву. Сильно удивился я, вместо Москвы попав в Ленинград.

Здесь меня вызвали на допрос первый раз 18 декабря 1949, последний раз 4 января. Всего было 4 вызова, из которых два первых меня ни о чем не спрашивали, а просто обхаживали: обещали глазную операцию, и т. д. Наконец, мне было заявлено, что я вызван по твоему делу. Меня спросили ведомо ли мне, что к тебе приезжал в 1940 году твой дед из Германии со шпионскими поручениями от Гитлера. Это было так нелепо, что я расхохотался, и доказал, что твоему воображаемому деду должно было в это <���время> быть не меньше 110 лет. Следователь рассердился, и прекратил допрос. Затем меня вызвали еще раз. Здесь было предъявлено мое московское показание, но в несколько переделанной редакции. Изменения были маленькие, но дававшие другой тон. Я запротестовал. Я говорил, что так <���как> со времени Одесской операции читать уже ничего не могу, то я не могу знать, что следователь в Москве переиначил в моих показаниях. В это время позвонило по телефону какое-то начальство, и следователь сказал: «он от показаний отказывается». Вслед за этим мой допрос окончился. Затем я без единого вызова сидел в тюрьме до 7 июля, когда был снова отправлен в мой Озерлаг. Вот и всё. Я даже не знал о том, что с тобой делается и узнал про тебя, только несколько месяцев тому назад, когда оправился от тяжелой болезни и съездил на Юг.

В лагере ты всё время был одним из тех, о встрече с кем после выхода на свободу я всё время мечтал, и подтвердить это могут многие мои реабилитированные друзья. Я не могу понять, зачем мне было бы что-то на тебя наговаривать, если ты не имел ни малейшего отношения к моему делу. И на кого? На одного из самых близких моих друзей. Слава Богу, в таких делах никто не может упрекнуть меня за всю мою жизнь. И поэтому-то мне особенно обидно знать, что ты, даже не поговорив со мной, поверил обманувшим тебя мерзавцам. Именно поэтому я и решил написать тебе это письмо, и передаю его Петровским, для отправки тебе через Лизу, так как письмо это неудобно посылать по почте – хотя сам я никакого преступления в нем и не усматриваю.

Чувства мои по отношению к тебе остаются прежними, и я от души желаю тебе здоровья и спокойствия. У меня главное несчастье это глаза. Я ведь тебе пишу, а написанного не вижу, отсюда столько опечаток.

Твой

На днях еду на юг.

10.5.58.

Как же всё просто! Потребовался человек, по обвинению которого можно было бы круто репрессировать генерал-майора (из евреев, заметим, год-то на дворе – 1948!). А тут такая незадача: «свидетель» отказывается что бы то ни было подписывать… потому как почти слеп, потому как не видит написанного. Накладочка у следователя. За такую халтуру прокурор не похвалит… Ну, свидетеля обратно в лагерь, Эльсница всё равно под арест, не пропадать же, как писал А. И. Солженицын, «хорошему расстрельному материалу»…

Позняков жил преподаванием латыни, поэтическими переводами. В его тетрадях с 1912 года попадаются переводы из Горация и Проперция, в 1968 году (был ли Позняков тогда еще жив?) промелькнул перевод из второй книги сильв Публия Папиния Стация. Наиболее интересная же из пока известных работ Познякова – латинские стихотворения поэтов Далмации. По воспоминаниям И. В. Голенищевой-Кутузовой, вдовы великого ученого, рекомендовал Познякова в книгу как переводчика с латыни не Шервинский, а другой античник – Ф. Петровский. Так или иначе, организация, завербовавшая его в начале, надо полагать, 1920-х годов, отпустила экс-поэта на инвалидную пенсию в конце жизни «в чине майора». Судя по всему, в конце 1958 года его разбил паралич. И до конца 1960-х годов он лежал в больнице на иждивении института имени Карбышева. Разве что перевод «Антигоны», выполненный совместно с С. В. Шервинским, регулярно переиздавался. Да и теперь переиздается.

Конечно, о публикациях стихов из чудом сберегшихся тетрадей в те времена не могло быть и речи. На полвека Позняков был прочно забыт. Он, конечно, предал свой поэтический дар.

Но не поэзию.

Позняков почти всегда ставил даты под стихами. Если в 1910-1914 стихи у него идут потоком, то и в следующие два десятилетия почти за каждый год хоть что-то да находится. С середины 1930-х по 1958 год – едва ли десяток стихотворений. Но не количеством определяется место в литературе. В нынешнем издании – примерно половина того, что оставил после себя «татарский князь», «голубой русский поэт» Николай Сергеевич Позняков.

В первом разделе настоящего издания полностью воспроизводится единственный прижизненный сборник Н. С. Позднякова «Стихи», вышедший (если до конца верить авторской датировке стихотворений) между 1922 и 1928 годами в Берлине. Во втором разделе представлены избранные стихотворения разных лет. Они печатаются по машинописному сборнику «Стихотворения», составленному в 1958 году (РГАЛИ. Ф. 1364 [С. Шервинский]. Оп. 4. Ед. хр. 646) и по тетради, озаглавленной «Стихотворения» (видимо, 1940-е гг.), однако содержащей также прозаические фрагменты (Там же. Ед. хр. 647).

Из множества ранних стихотворений (1911-1914) в издание включены те, к работе над которыми Позняков возвращался в поздние годы; в основном эти стихи сосредоточены в большой тетради (Там же. Ед. хр. 648), использованной для сверки текстов и уточнения датировки.

Авторская датировка в сборнике, кроме одного случая, сохраняется. Даты, добавленные по архивным источникам, заключены в квадратные скобки. Во втором разделе в квадратные скобки заключены приблизительные даты.

Издательство выражает искреннюю благодарность сотрудникам РГАЛИ за всестороннюю помощь в работе над изданием.

Заранее приношу извинения у читателей за почти полное отсутствие сносок и ссылок в этой статье. Они пока что должны остаться в рукописи и в свое время будут опубликованы.

Имеется в виду книга М. О. Гершензона «Грибоедовская Москва». Ср.: «…14 мая <1814 года> Марья Ивановна писала сыну: "Всевышний сжалился над своим творением и наконец этого злодея сверзил. У нас хотя Москва и обгорела до костей, но мы на радости не унываем, а торжествуем из последних копеек. В собрании был маскарад, члены давали деньги; купцы давали маскарад, Позняков дал маскарад-театр. И каково же, что через полтора года мы торжествуем тут, где французы тоже играли комедию, на Позняковском театре. Эта мысль была всеобщая <���…>”».

Здесь Н. С. Позняков почти не ошибается; привожу цитату из книги: В. Всеволодский (Гернгросс). Театр в России в эпоху Отечественной войны. СПб., 1912: «Для представлений построили театр в Кремле и привели в порядок полуразрушенный частный театр Позднякова на Никитской ул. Его заново оштукатурили, выбелили, ложи украсили разноцветной драпировкой <���…>» (с 176). Тот же Всеволодский, однако, пишет, что кремлевский театр Наполеон посещал часто, театр же «Позднякова» он не посетил ни разу.