Вера Павлова - Стихотворения

Небытие определяет сознание.
Танатологика наука наук.
Одностороннее осязание
прикосновение теплых рук
к негнущимся, чтобы вложить послание
и пропеть, кому передать.
Небытие определяет сознание.
Но не дает себя осознать.

Поколенье, лишенное почерка и походки,
не голос синхронный закадровый перевод,
тебе провожать меня до Хароновой лодки,
тебе объяснять ему, кого и куда он везет,
тебе налегать на весла моего гроба.
Помогла бы, да обол во рту, на глазах пятаки.
Мы оба утонем или выплывем оба,
вот только бы вспомнить название этой реки.

Так полно
чувствую твою плоть
во мне,
что вовсе
не чувствую твою плоть
на мне.
Или ты весь
во мне,
вещь-во-мне?
Или ты весь
вовне
и кажешься мне?

Сладострастие бес плотности,
бес стыдливости, бес платности,
бес ответности, бес халатности,
бес полезности, бес полетности,
сладострастие бес тактности,
бес тактильности, бес ударности,
бес предельности, бес инакости,
бесхарактерный бес данности.

В поисках слова такой силы,
чтобы дробило зубной камень,
летучих мышей руками ловила,
мышей летучих ловила руками.
В поисках слова такой силы,
чтобы гасило адское пламя,
руками раскапывала могилы,
летучих мышей ловила руками.
Не было слова. Не было слова.
Не было слова. Даже в начале.
И умирали умершие снова.
У меня на руках умирали.

Яблоки ем от Я
до И и кожу, и кости,
и битый гнилой бочок,
и волосатую попку.
Жизнь, съешь меня так же
не оставляй огрызка!

Когда я царь, мне кажется слов
гораздо меньше, чем смыслов.
Когда я червь, мне кажется слов
гораздо больше, чем смыслов.
Когда я раб, мне кажется слов
так же мало, как смыслов.
Когда я бог, мне кажется слов
Адам еще не придумал.

Стихотворение — автоответчик:
Автор вышел. Вряд ли вернётся.
Если хотите, оставьте сообщение
после того, как услышите выстрел.

В столбик умножая М на Ж,
что получим — двойку? Единицу?
Тело да прилепится к душе,
а она его да убоится.
Разве так уж много нужно мне?
Переплавив память в нежном тигле,
спать, прильнув щекой к твоей спине,
словно мы летим на мотоциклеЕ

Могла бы помнить — мне было четыре,
ей — два месяца двадцать дней.
Сестра моя смерть и сегодня в могиле.
Я ничего не знаю о ней.
Не потому ли со дна веселья
смотрит, смотрит такая тоска,
словно сижу над пустой колыбелью
в халате, мокром от молока.

Читаем вслух Жития.
Любовь умирает последней,
девочкой девятилетней
на глазах у матери ея,
и я бедолагу молю:
не будь пионером-героем,
давай всё иначе устроим!
Не верю. Не надеюсь. Люблю.

Люблю. И потому вольна
жить наизусть, ласкать с листа.
Душа легка, когда полна,
и тяжела, когда пуста.
Моя — легка. Не страшно ей
одной агонию плясать,
зане я родилась в твоей
рубашке. В ней и воскресать.

Зря, слепя парчою рубищ,
на колени ставите:
не развяжешь, не разрубишь
узелки на памяти.
Как же ласка развязала —
вот, и нитка целая! —
всё, что я не так сказала,
всё, что я не сделала?

Таких любознательных принято гнать
из рая!
Ты знаешь, какое блаженство — не знать?
Не знаю.
Улики, следы, детективная прыть
погони.
Ты помнишь, какое блаженство — забыть?
Не помню.

Из всех предлогов остался один: с.
Из всех приставок осталась одна: со.
Мечты сбылись. Опасенья тоже сбылись.
О, не крутись так быстро, судьбы колесо, —
дай разобраться хотя бы, где верх, где низ,
дай разглядеть хотя бы, где обод, где ось,
чёртова кофемолка, остановись!
Дай хотя бы оплакать всё, что сбылось.

День — прозрачный, ласковый, беззащитный,
словно он всю ночь занимался любовью,
день, в который прошлое не горчит и
отступает будущее без бою,
день седьмой после тысяча первой ночи.
Еутром Шехеразада открыла двери,
и трёх сыновей увидели царские очи.
Но этой сказке я меньше других верю.

У спящих в земле особое,
птичье чувство пути.
Ушедшие спят в обуви,
чтобы встать и идти
к розовым, к одноразовым, —
к тем, бессонным, босым,
кто им шнурки завязывал,
туфли застёгивал им.

Мука — родина.
Счастье — чужбина.
Патриотизм — родовая травма.
Слёзы пьяного господина,
окликающего: Мама! —
проститутку.
Её гримаса.
Ностальгия — мечта о боли.
Епошёл в кино с друзьями из класса,
вернулся — мама висит в коридоре.

У первых поцелуев после сна
вкус первых поцелуев на земле.
Душа спросонок неискушена
лежащей не во прахе, не во зле,
но возле, но в немеющих руках.
Я целовала их, когда ты спал.
Ты не проснулся. Я сглотнула страх
и трепет, и уснула наповал.

Запятая — один раз слюну проглотить,
точка — два.
(Лиза, учась читать)

привкус хлорки
брассом из последних
привкус пальцев
после стирки "Асом"
привкус тряпки
для стиранья мела
привкус соски
высохшей на солнце
привкус поцелуя после драки

целую кончики твоих ресниц
целую луковки твоих бровей
целую буковки твоих страниц
целую маковки твоих церквей
сегодня лучница своих ключиц
а завтра ключница твоих дверей
целую луковки твоих ресниц
целую маковки твоих бровей

роса это пот цветка
гроза это божий пот
вокруг твоего соска
ночная роса цветет
построчно ее нижу
на нитку нижней губы
просыпала оближу
губы о если бы
сбежать далеко-далеко
плевать на все свысока
и пить твое молоко
росу твоего соска

по-русски как на иностранном
который знаешь в совершенстве
так что невольно усложняешь
согласованья и спряженья
и с наслажденьем напрягаешь
и корень языка и кончик
так по-французски шутит Тютчев
так Бродский по-английски пишет
как мне б хотелось говорить
по-русски

— Не глотай!
Дай
попробовать мне.
Надо же! —
Это
сладко.

Вкус вкуса — вкус твоего рта.
Вкус зренья — слезы твои лижу —
так, пополам с дождевой морская вода,
а рот… В поисках слова вложу, приложу
язык к языку, вкусовые сосочки — к соскам
твоим вкусовым, чтобы вкуса распробовать вкус,
словно тогда я пойму, что же делать нам,
как избежать того, чего так боюсь…